Единственная же реальная попытка
как-то скорректировать историю, как я понял впоследствии успешно
провалилась. Мой разговор с Суворовым не принес никакой
практической пользы, тем более, как оказалось я несколько напутал
причины, вынудившие генералиссимуса совершить переход через Альпы.
Там дело было не в том, что Суворова начали поддавливать с юга в
Италии, а в том, что корпус Римского-Корсакова – интересно это
предок знаменитого композитора или нет – остро нуждался в помощи.
Не известно, данное заранее предсказание повлияло ли как-то на
потери Александра Васильевича в ходе этого маневра, однако корпус
Александра Михайловича в итоге спасти все равно не удалось.
Впрочем, нельзя сказать, что мой хорошо подготовленный экспромт
был совершенно бесполезен. Ламсдорфа от нас с Михаилом отставили, а
новым воспитателем стал приехавший из Лондона, где он был до того
посланником, Семен Романович Воронцов.
В Петербург мой - вернее наш с Михаилом общий – воспитатель
добрался только к началу 1802 года. До этого же моим воспитанием,
по сути, никто не занимался, и большую часть времени я был
представлен сам себе. Лишь только те занятия, которые постепенно
начал вводить в мой распорядок дня отставленный к тому моменту
генерал, продолжались скорее по инерции, чем действительно из
какого-то осмысленного учебного плана. Пришлось даже брать
определенную инициативу в свои руки и обращаться к графине Ливен за
помощью в приглашении мне кое-каких учителей. После той памятной
ночи, как мне кажется, Шарлотта Карловна меня немного побаивалась,
что, впрочем, не удивительно. Для любого человека, который
потрудился бы пообщаться с маленьким великим князем чуть больше
пяти минут, становилось очевидно, что я сильно отличаюсь от других
детей и поведением и манерой себя держать и зрелостью рассуждений.
Другое дело, что большинство придворных, не видя во мне возможного
наследника – как не крути Александр был еще очень молод и мог
произвести на свет не одного ребенка мужского пола, да и
Константина нельзя было сбрасывать со счетов – мало интересовались
жизнью третьего сына покойного Павла Петровича.
Так вот насчет учителей, во-первых, я попросил найти мне
преподавателя по рисованию. В той прошлой жизни я никогда не умел и
не любил рисовать, поэтому подобных навыков не имел. Тут же я почти
сразу столкнулся с необходимостью переносить свои визуальные
воспоминания на бумагу и понял, что без дополнительного обучения
дела не будет. Просто так мои каракули ценность имели около
нулевую.