— Дядь Антон, осади, — уже угрожающе произнес Сашка находясь в
боевой стойке перед переломившимся пополам, роняющим тягучую слюну
и стонущим матросом. Получить в печень — то еще удовольствие, а
рука у Сашки тяжелая.
— Отставить!
Услышав этот голос, Сашка вздрогнул и тут же вытянулся по стойке
«смирно». Ох, что сейчас будет. Это ж надо, дядька Федор. Ну все,
теперь достанется так, что приходи кума любоваться.
— Вахрушев, что тут произошло?
— Господин унтер-офицер, дядька Антон…
— Матрос Зубаткин, — с некой ленцой перебил юнгу унтер.
— Так точно, матрос Зубаткин велел юнге Малкину принести ему
табаку, а сам при этом ничем занят не был. Я и сказал ему, что он и
сам может сходить.
— А потом, стало быть, сразу в морду, чтобы дошло лучше?
— Никак нет. Это он…
— Я видел другое.
— Так это потом, а поначалу он первый… — Голос парнишки все же
дрогнул.
Вот стоит он навытяжку и правым себя считает, и не виноват он, что
матрос на него полез в драку, и поди докажи. В голосе его уже были
слышны практически рыдания, твердый ком наконец сковал горло так,
что и ни слова из себя не выдавить, и дышать трудно. Обидно
ведь.
— Иди на корабль, Вахрушев.
Сашка в ответ не смог произнести ни слова, только руку бросил к
бескозырке и, резко развернувшись, размашистым шагом направился на
«Росич». Это тут дядька Федор ни слова не сказал — не любил он при
посторонних выговоры ребятам устраивать, ну, если не допекут, да и
то сдерживался. Вот вернется на корабль — тогда и аукнется юнге
Вахрушеву. А за что? Разве он виноват? Обидно.
Федор осмотрелся. Ну да, не прошло происшествие незаметным, эвон
матросы и унтеры подтянулись. Смотрят. Зубаткин уже справился с
приступом боли, и на лице его аршинными буквами читается охватившее
его возмущение — того и гляди затянет: «Полундра, наших бьют!»
Придется разъяснить. На «Росиче» он в обиду никого не даст, но ведь
и на остальных кораблях мальцы, и ведь постоять за себя вполне
могут, эдак и до мордобоя недолго, он себя для всех них за отца
держал, а их — за деток. Не сподобил Господь детишками обзавестись:
все время служба, море. Как отслужил до края, так на берегу и не
смог найти себя, чуть до горькой во Владивостоке со скуки не
скатился. Но нашлись люди добрые, предложили достойное занятие. Оно
и край — куда там Владивостоку, — а скучать не приходилось. Бывало,
и он прикладывался к мальцам, не без того, но то в науку,
по-отцовски. А эти эвон что учудили.