Господи, что он несет. Вон глаза у парней как загорелись, понимают,
что еще не все решено. А ведь он собирается вести их в бой и сейчас
говорит все это, чтобы поддержать в них решимость сражаться.
Сражаться и, возможно, умереть. А с другой стороны, не такие уж они
и мальчишки. Их сверстники, и куда более плохо подготовленные, в
известной ему истории вынесли на своих плечах и Великую
Отечественную, и Афганскую, и такую близко знакомую ему Чеченскую.
Вот только там ребят бросали в бой, практически ничему не научив, а
он сделал очень много для того, чтобы эти парни были готовы ко
встрече с противником и умели воевать.
* * *
Голова раскалывалась от нестерпимой боли. Любой громкий звук
отдавался в ней колокольным звоном, а в то время, когда вокруг
обозначалась тишина, за дело брались маленькие кузнецы,
обосновавшиеся прямо в мозгу и беспрерывно молотящие своими
молоточками по наковаленкам, отчего он слышал постоянный
металлический перезвон. Да-а-а, контузило его знатно.
Воспротивься Степан Осипович уговорам Моласа — и наверняка его уже
не занимали бы вопросы боеспособности эскадры. Его сейчас вообще
ничто не интересовало бы, потому как он был бы мертв, как были бы
мертвы и все офицеры его штаба. Двенадцатидюймовый снаряд ударил
прямо в мостик, раскурочив его и превратив в нагромождение
перекрученного металла. Большая часть из тех, кто в этот момент
находился в боевой рубке, получила контузию различной степени
тяжести, самому Макарову досталось чуть ли не больше всех, так как
он был как раз у смотровой щели. Его самого и многих из
присутствовавших там спасла задумка с остеклением этих щелей. Целый
рой осколков устремился к этим амбразурам и был фактически
остановлен. Нет, стекло не выдержало напора огрызков металла и
ударной волны, но сумело погасить их настолько, чтобы предохранить
людей от ранений. Пара осколков все же преодолела разлохмаченное
стекло, но силы уже никакой не имела, стекло также не превратилось
в смертельный рой — задумка с целлюлозой себя полностью
оправдала.
Боже, как же болит голова. Но расслабляться рано. Еще очень много
дел.
Превозмогая себя, Макаров все же поднялся с дивана, куда прилег,
чтобы немного перевести дух. Переход с «Петропавловска» на
«Аскольд», казалось, выпил его последние силы. Он смог позволить
себе недолгий сон — как сказал доктор, сон ему просто необходим, но
как бы плохо он себя ни чувствовал, как бы ни нуждался в отдыхе,
забыться он так и не смог. Проспав не больше часа, он сам вынырнул
из целительного сна и, взявшись за колокольчик, позвонил, вызывая
флаг-офицера. Господи, да как же болит голова-то.