Именно та встреча положила начало долгому пути, что привёл к
Расколу, когда величайшая империя, что знал Старый Мир, начала
рвать друг друга на части, оставляя от былого могущества лишь
руины. Высшие эльфы — те, что пошли за Иврейн, Бел-Шанаром,
Каледором и их наследниками — так и не сумели оправиться от удара,
медленно агонизируя на протяжении шести тысяч лет. Друкаи, тёмные,
избравшие Малекита — были сильнее, сумев выжить, оправиться и
построить новое, могучее королевство в холодных землях Наггарота.
Но и они не смогли справиться с волнами Хаоса и поганых крысолюдов
в одиночку. Растратили большую часть сил на борьбу с сородичами —
ведь на протяжении шести тысяч лет сторонники двух ветвей рода
Аэнариона рвали друг друга на части, точно дикие звери.
Вторая главная причина падения мира перед Хаосом. Ведь оставайся
Ултуан в зените своей силы, у эльфов были бы все шансы загнать
Вестника Конца Времен (если бы тот вообще родился) в самую глубокую
нору на самом дальнем севере.
Пальцы эльфа незаметно впились в дерево подлокотников, сжимая их
до того, что побелели костяшки. Отравить бы эту «женщину» до того,
как она раздвинет ножки и начнёт рожать — да только что толку?
Сколько ей понадобится времени, чтобы вернуться из Мандоса?
Да… он был недоволен. Мягко говоря. Однако эта злость меркла по
сравнению, с той бурей, что сейчас испытывал тот, второй.
Та его часть, что являлась Феанаро, кричала от боли — подобно
раненому, исходящему кровью зверю. Тяжело дышала, плакала,
корчилась — так, словно из неё живьем выдирали сердце. Так, что сам
Король-Чародей ощутил острую боль в сердце, мешавшую дышать.
— А как же Мириэль? — задал вопрос Малекит, стараясь хоть как-то
успокоить вторую половинку своей души. Финвэ опустил глаза.
— Валар дали мне разрешение на второй брак — лишь в том случае,
если твоя мать навсегда откажется от жизни, уйдя в Чертоги Мандоса
навечно. И хотя я просил — и просил её неоднократно вернуться ко
мне и к сыну, — она ответила отказом. После этого мне дали
разрешение обручиться с Индис.
Чародей сжал зубы, стараясь унять всё нарастающую боль в сердце.
Феанаро рвался в бой, стараясь докричаться до отца. Убедить его не
делать этого. Не предавать память матери — единственное, что
осталось у Куруфинвэ от неё.
Крайне тёмная, на взгляд сына Аэнариона, история. Даже на
первый, самый поверхностный взгляд: какая мать откажется вернуться
к своему ребёнку? Морати, при всём её коварстве, жестокости и
готовности убивать, никогда не сделала бы подобного — по своей
воле. До тех пор, пока не оказалась зачарована силой проклятого
Меча. В конце концов, не она ли выходила своего сына, когда тот был
не более, чем обгоревшим полутрупом?