Осталось лишь две вещи. Сам Малекит и эмоции, что его окружали.
Та ярость, что питала его все эти годы. Та ненависть, копившаяся
шесть тысяч лет: к Хаосу, к собственной судьбе, к предавшим его
асурам, благодаря которой Король-Чародей, повторно войдя в Пламя
Азуриана, смог выдержать испытание бога. То неистовое, страстное
желание жить — и, по возможности, отомстить своим врагам, — что
сейчас пылало в его всё ещё несломленной душе.
Весь этот жгучий клубок эмоций сейчас был направлен на
одну-единственную цель — вновь ощутить Ветра Магии, обрести над
ними власть. В конце концов, выжить, провалившись во Владения
Хаоса. Малекит знал это на собственном опыте. А значит, были шансы
продержаться. Хотя бы какое-то время.
Выжить, несмотря ни на что. Это отчаянное желание, эта последняя
и единственная мольба, канувшая в Бездну. Ветра по-прежнему
оказались недоступными.
Нет! Всё не могло окончиться так! Нет!!!
Чародей зарычал — громко, исступлённо, выплёскивая отчаяние.
Неужели это действительно его конец? Несмотря на всё, что ему
пришлось выдержать? Несмотря на все победы и поражения?
И всё же… похоже, зов был услышан. В какое-то краткое мгновение
бывший повелитель Наггарота почувствовал на себе чей-то взгляд.
Холодно-спокойный… заинтересованный. И несоизмеримо более могучий,
чем сам тёмный эльф. Чем высшие демоны и всё, с чем Малекиту
доводилось столкнуться ранее.
А ещё, в нём не чувствовалось ни капли Хаоса. То (или тот?), что
сейчас наблюдал за придавленным друкаем… В нём не чувствовалось ни
огненной ярости Кхорна, ни все изменяющейся насмешки Тзинча, ни
любых других эманаций Четвёрки, что ощущались в их демонах.
Спокойная, уверенная сила — холодная, словно ночное небо. Чёрная
словно земля. Могущественная, словно десять тысяч демонов Хаоса —
но при этом враждебная им.
Малекит скорее почувствовал — своим нутром, душой, если она у
него ещё оставалась, — что его словно взвесили и измерили,
просмотрев за долю мгновения всю его жизнь и прикидывая, стоит ли
чернокнижник того, чтобы помогать ему. Стоит ли он удовлетворения
той отчаянной просьбы, что услышала неведомая сила? С замершим
сердцем Владыка Наггарота ждал, давя в себе было проснувшуюся
безумную надежду.
Один-единственный вопрос, отразившийся в измученных ушах гулом
густого мужского баса.