— Понимаю. И не заставляю, хоть и хотел бы, чтобы все мои дети
росли в мире и дружбе между собой. Впрочем… кое-что я пообещать
тебе могу. Ребёнок, который пойдёт на воспитание Ингвэ — будет моим
последним, — серые глаза сощурились. — Если вас будет больше, да
ещё, не дай Эру, неравное количество — вы за влияние на них
передерëтесь. Нет уж.
Эльда вздохнул, после чего, вновь посмотрев на сына,
проницательно улыбнулся. Прохладная сосредоточенность в серых
глазах растаяла.
— «Если уж в страсти я пошёл в тебя»… Означает ли твоя оговорка,
что скоро мне ожидать появление внука или внучки?
— Кто знает, ата. Кто знает…
***
Когда Нерданель сказала, что беременна, Малекит отреагировал…
ровно. Он предполагал такой расклад, он, можно сказать, рассчитывал
на него. В конце концов, друкаю требовалось создать Дом. Свой клан.
А это один из самых верных способов. Не зря же он в своё время в
Нагарроте заботился в том числе о том, чтобы его верные подручные
не забывали обзаводиться семьями. Достаточно вспомнить Коурана,
ведущего свой род едва ли не от ветеранов Короля-Чародея,
участвовавших ещё в Колониальных Войнах. Малекит был рад и
спокоен.
Впрочем, трудно было игнорировать жесточайшее волнение Феанаро,
что не мог не вспомнить свою собственную мать. Этот страх, липкий,
изматывающий, стал для его младшей половины души на время всей
беременности главным врагом, и, хотя друкай старался держать в
руках обе сущности, ему пришлось столкнуться с почти что
демоническим влиянием мыслей. Почти что — как в присутствии высших
демонов Нургла, когда начинали наяву казаться самые худшие страхи.
Картины потери, картины смерти, боли наполняли душу и сердце каждую
ночь, врезались в мысли, словно кто-то калёным железом пытался
выгравировать эти мысли в душе Пламенного Духа.
Ночами, проваливаясь в сон, Чёрный Ужас не видел эти страхи: он
в них жил. Они были настоящие, реальные, как самые искусные иллюзии
Тзинча, как лучшие мороки Слаанеш. И если Малекит мог бы разрушить
иллюзии для «младшего брата», то спасти Феанаро из сплетëнной им же
самим жестокой пламенной клетки застарелой боли было много труднее.
Феанор не принимал повторения, что Нерданель справится. Его не
убеждали слова целителей, последователей Ирмо, его не убеждали
слова самой Нерданель, что она чувствовала себя хорошо. Не убеждало
даже то, что на время беременности былой владыка Наггарота
превратился в ласкового и заботливого домашнего тирана, что едва ли
не запер супругу, стараясь исключить все возможные опасности — он
находился в плену ада, выгравированного в его разуме
опасениями.