Когда Чародей начинал эксперименты с блокировкой боли, ему было
даже интересно, сможет ли он переложить эту простую магию своего
мира на волшебство Арды, что функционировала по несколько другим
законам.
Он воспринимал это как задачку сложную, интересную, чьё решение
будет монеткой в большую копилку его попыток применять магию своего
мира в новом. И он бы не был сам собой, если бы не испробовал все
способы. Но друкай не думал, что первое настоящее её
использование будет проходить у кровати роженицы, а не в бою.
И всё же дело того стоило. Былой владыка друкаев понял это
весьма отчётливо — в тот момент, когда услышал пронзительный
женский крик.
Когда в руки Малекита дали осмотренного, вымытого и завëрнутого
в одеяло ребёнка, а целители занялись состоянием Нерданель, тёмный
эльф поначалу взял его несколько неловко. Не сразу было понятно,
как он должен лежать в руках. Мелкий выглядел очень хрупким, даже
казалось кости были ещё мягкими, надави чуть сильнее — и
переломится. Маленький, с очень маленькими руками, которыми он
сучил в воздухе, плачущий — этот комок был его сыном. Его,
Короля-Чародея.
Сын Аэнариона чуть успокоил ребёнка песней, и малыш перестал
плакать, с удивлением смотря на новый мир золотыми, как у самого
Чёрного Ужаса, глазами. Золотыми, словно янтарь, блестящий в лучах
солнца. Словно расплавленный металл в кузне.
И поневоле — Чародей выдохнул сквозь плотно сжатые зубы,
сдерживая эмоцию.
Для Феанаро это была идеальная радость, счастье осознания себя
отцом, некая даже гордость, но для Малекита… о, для Малекита это
было что-то больше. Много больше.
Член его Клана. Его Дома. Его народа. Первый друкай в
этом мире помимо него самого.
Первый из его народа, того народа, что был со своим королем в
самом Конце Времен, что стоял с ним рядом тысячи лет. Того клана,
что не предал его, когда Малекит был не более, чем трупом,
обгоревшей головешкой. Воплощения стойкости, силы, гордости.
Воплощение горячей и страстной любви, непоколебимой верности своему
повелителю. Которую никто не видел со стороны, но которую друкаи
проносили сквозь самые тяжёлые горнила и которая кипела в них,
заставляя выгрызать у судьбы жизнь зубами, вырывать когтями.
Перед мысленным взором прошли все эльфы, которые прочно занимали
в сердце Малекита самые важные участки. Морати. Мама… Самая верная,
самая сильная, самая могущественная чародейка — и прекраснейшая из
женщин. Наверняка, будь она здесь, она бы порадовалась за сына —
хоть и безбожно бы долгое время язвила на эту тему. Наверняка она
бы могла стать наставником Нерданель — хоть и далеко, мягко говоря,
далеко не сразу начала бы считать её за свою. Скорее всего — на
этой теме они бы несколько раз успели поругаться и помириться.
Наверняка бы безбожно ругалась на всех Валар и их порядки…
наверняка. В какой-то другой жизни, в которой его мать не
обезумела, увидев в этом поганом ультуанце с мечом Кхейна в руках
возрожденного Аэнариона. Где её не разорвала на части Слаанеш,
забрав во Владения Хаоса лично.