– Я тебе заткнуться велела! – рявкнула на него Ева.
Норберта поддержал писклявый смех из кармана жакета Энрики:
– Клянусь Дио, Рика, это – идеальный муж для тебя!
Энрика сидела, опустив голову, и пыталась сдержать слезы, жгущие
глаза. Не вышло – закапали капельки на подол платья. Сбилось, стало
судорожным дыхание.
Чья-то рука опустилась на плечо. Энрика вскинула голову и
встретила взгляд Ульриха. Тот хмурился.
– Уж прости, но больше ничем помочь не смогу. Только подумай
хорошо и обидеть не бойся. Я-то понимаю, что сынок мой – не
подарок. Если есть какой другой выход…
– Нет у меня другого выхода. – Энрика безрадостно улыбнулась
Ульриху. – Спасибо вам большое. Наверное… Наверное, пора. Хотя нет,
постойте… Нет, можно я сыграю еще раз, последний?
Она в панике хваталась не за соломинку даже, а за призрак,
мираж, иллюзию. И Ульрих прекрасно ее понял. Поняла и Ева. Даже
Теодор отозвался положительно:
– Мне нравится, как ты играешь. Играй.
Встав, Энрика подняла скрипку, коснулась смычком струн и окинула
взглядом слушателей. Задержалась на ухмыляющемся лице Норберта и,
мстительно сдвинув брови, повела смычок. Синхронно с движением
опустились веки, и смешок старика утонул в нарастающем урагане
звуков.
Ну и Диаскол с тобой, – думала Энрика, купаясь в потоках музыки.
Кому какое дело до мнения старого пьянчуги? Главное, что я сама
себе цену знаю. Выйду сейчас замуж, окажусь в безопасности. А потом
– потом схожу в филармонию. Вдруг удастся выиграть конкурс? Разве
это не спасет нашу семью от разорения хотя бы на год? Впрочем, надо
спросить у Евы и Ульриха, сколько это – крона? Однако «сто тысяч»
звучит завораживающе. Вряд ли мелкую монетку имеют в виду.
Энрика уже не замечала, что играет, полностью отдавшись мечтам о
близком спасении. Вроде смутно слышала, что кто-то как будто
кричит, но не обратила внимания. Очнулась лишь когда на руку ей
легла чужая ладонь. Вздрогнула и открыла глаза, перестав
играть.
– Тихо! – прошипела Ева. – Беги!
Бежать? Как – бежать? Куда?
К ней на цыпочках подскочил Ульрих, что-то поставил на пол.
Энрика опустила голову – сапожки, отороченные мехом, такие же, как
у всех в Ластере.
– Давай-давай, – шептал Ульрих. – Ева, дай ей хоть шаль, что
ли…
– Сейчас-сейчас!
Прежде чем плечи Энрики укутали в шаль, в дверь послышались
удары.