Карат, оглядываясь по сторонам, начал подыскивать место для
ночлега, но ничего подходящего не находил. Похоже, опять проходят
через участок с некогда высоким уровнем воды. Он после перезагрузки
резко снизился, обнажилось дно, но на этот раз песчаное и
каменистое, смрада, так надоедавшего поутру, не чувствовалось —
все, что могло сгнить, уже сгнило или оказалось съеденным
многочисленными желающими, оставшееся на совесть засохло.
Сузившееся русло петляло в лабиринте обрывистых холмов, некоторые
из них ранее, должно быть, являлись островами, на это указывала
растительность, покрывавшая их вершины и не спускавшаяся ниже
определенного уровня. Но сейчас приставать к ним нет смысла, все
они сообщаются с берегом перешейками или мелями, то есть
небезопасны.
Неужели придется ночевать на якоре? Не хотелось бы, при всех ее
хваленых размерах, лодка все же не такая уж и большая, да и
барахлом изрядно забита. Карат за две поездки много чего перетащить
успел, плюс личные вещи прибавились.
Кот, и до этого проявлявший нервозность, приподнялся, выгнулся
дугой, зашипел непонятно на кого, а затем жалобно мяукнул.
— Чего это с Грандом? — удивилась Диана. — Первый раз вижу,
чтобы он и шипел и мяукал одновременно, даже на мертвяков так не
реагировал.
Посмотрев в глаза девочке, кот еще раз мяукнул, протяжно и
противно.
— Натрескался, обжора серая, и опять на песочек просится, —
предположил Шуст.
— Вряд ли, — возразил Карат. — Он никогда так не просился.
Похоже, что зараженных почуял. Только раньше он на них не мяукал,
что-то очень уж сильно испугался, наверное, пожил в Полисе и забыл,
каково это.
Кот забеспокоился еще сильнее. Начал метаться по лодке, то и
дело шикая, затем замер на носу, неотрывно уставился вперед и
завыл, чуть ли не по-собачьи.
— Его что-то беспокоит, — уверенно заявила Диана.
— Да ты прям сама гениальность, — хмыкнул Шуст. — Может ему
хочет... — осекшись на полуслове, товарищ уставился в ту же
сторону, что и кот, затем поднес ладони к ушам, выгнул их,
превратив в примитивные, но действенные звукоулавливатели.
Кот, обернувшись на Шуста, посмотрел обреченно, мяукнул
тоскливо, будто жалуясь человеку, который, наконец, что-то начал
осознавать на фоне поголовной глупости.
Карат тоже ничего не понимал, но и не подавал голос. Если
понадобится, товарищ сам расскажет.