Ведьма шагнула из-под света, когда я окликнул её:
— Можно узнать, как ты создала курительные принадлежности?
— Никак, я вытащила их из инвентаря. У тебя есть инвентарь?
— Да, но он пустой.
— Тогда прикоснись к предмету и сосредоточься на желании
поместить его в инвентарь, потом также извлеки. Ты даже этого не
умеешь?
— К моему состоянию не прилагалась инструкция.
Мэдлин Пентеграм покинула улицу Синих Полосок, оставив на память
запах табака, духов и своего тела. Какая аппетитная девушка…
Я достал второй кошель с деньгами, сосредоточился на вкладке
«Инвентарь» и перед взглядом возникла череда одинаковых синих
рамок. В одной из них появилась моя награда; подпись гласила:
«Кошель Драгоценных, 100 золотых монет». Я потерял
сосредоточенность, посмотрел на свои пустые руки и открыл
«Инвентарь». Деньги оказались там, в некоем нематериальном
пространстве. На торце рамки мягко пульсировало: «максимальная
грузоподъёмность: 30 кг.», значит, всего в мой инвентарь могли
поместиться условные тридцать килограмм груза, притом, что я
оставался голым. Такие, значит, в «Новом Мире» условности? Ладно,
пусть. Однако же я всё ещё помнил, что одна золотая монета весила
десять граммов, сотня монет, соответственно, весила килограмм, но
вот, кошель с золотом в инвентаре, а максимальная грузоподъёмность
не сократилась. Ещё одна условность игры? Потом нужно будет
разобраться, как эта условность привязана к
Характеристикам или Талантам.
Больше мне в Улиме делать было нечего, кхм, всё, что можно было,
я уже наделал.
Ночь ещё не закончилась, когда я добрался до леса и ощутил
сыроватую прохладу в воздухе. Туманы показались даже немного
родными после шумного и яркого города. Я помчался вдоль опушки, на
Великий Погост.
///
Казалось, что с тех пор, как я отправился искать Улим, прошло
несколько месяцев, а не дней. Настолько отвык от бескрайней
равнины, полной надгробий, что она даже начала пугать. Хотя,
бояться стало по сути нечего, — для большинства гулей я был слишком
крупным и опасным противником, они разбегались в ужасе; могильным
смотрителям не было дела, пока никто не тревожил мёртвых, а гасты
при встрече замирали в сомнениях. Они тоже были гулями, а гули
трусливы и не нападают без явного преимущества. Только фестроги
оказались рады, они воспринимали меня как сородича, и начинали
преследовать. Вероятно, их паттерн стайного поведения преобладал
над паттернами самосохранения.