- Мама, да? – недовольно скривился юноша.
- Да, сын мой. Тайна исповеди нерушима, все её секреты рано или
поздно уйдут со мной в могилу, не доставшись никому. Но сейчас я
думаю, нам не стоит начинать с чистого листа там, где мы можем
обсудить вопрос далеко в глубину.
- Логично, падре, - кивнул Хуан, и тоже отпил глоток, словно
смакуя. Он использовал этот приём с чашкой, чтобы растянуть время,
подумать. И отец Антонио не мог не отдать за это должное.
- Ты собираешься убить их?
Кивок.
- Не просто убить, падре. И не просто их. Я собираюсь убить
всех, кто так или иначе причастен к делу. А это много, очень много
людей.
- Ты уже всё решил. Я вижу, не спрашивай, - отмахнулся он. – Ни
один священник не собьёт тебя с пути. Тогда что не так в твоей
душе? Что не даёт тебе покоя?
Хуан вновь потянул время старым, как мир способом. После чего
скривился и тоже отставил на стол лишь наполовину пустую чашку.
- Власть, святой отец.
- Что не так во власти? – нахмурился священник.
- Это будет МОЯ власть! – Глаза парнишки засверкали непонятным
огнём. – Я возьму на себя труд казнить и миловать. Решать, кому
жить, кому нет.
- Да, вы возразите, они – подонки и заслужили этого, - продолжил
он, боясь, что собеседник его перебьёт. - Нет, не как священник;
возможно, как бывший командир группы департамента специальных
операций ВКС. – При этих словах падре скривился – парнишка знал
СЛИШКОМ много. – Но вопрос в том, что безусловные подонки рано или
поздно кончатся. Да, сегодня я убью их, а завтра? А послезавтра?
Даже сегодня я буду убивать не только тех, кто был у озера, но
всех, кто так или иначе способствовал, действовал или
бездействовал. А некоторые, скорее всего, вообще не знают ни меня,
ни Беатрис. Но у меня будет перед собой отговорка – они
ПРИЧАСТНЫ!
Завтра же, когда меня поставят у руля планеты, когда займу
какой-нибудь важный пост, мне придется принимать другие важные
решения, не все из которых будут гуманными. А скорее, почти все
будут негуманными. Но я буду должен их принять, и проконтролировать
исполнение. Просто потому, что иначе Венера не сможет лететь по
своей орбите. Сможет, но лишь в виде безжизненного камня, а не
населенной людьми колонии.
Я боюсь власти, падре. Боюсь решать. Я не знаю, где находится
граница, за которой забота о государстве и людях превратится в мои
личные интересы и интересы близких мне людей.