Виной тому удивлению – обрывки памяти
о прежней жизни, всплывающие в моей голове и серьёзно конфликтующие
с окружающей ныне реальностью. Ну, например, я просто не понимал,
как обычная рубаха, сшитая из грубого, чуть ли не домотканного
холста, может стоить столько же, сколько мясник в лавке просит за
четверть свиной туши, то есть, примерно, за тридцать
либр[2] мяса. А ботинки? Копия моих
говнодавов, новая, разумеется, стоит два паунда, то есть, как целая
хрюкотуша! Без головы и ливера, правда. Но сам факт…
Вообще, цены здесь на готовые
изделия, даже самого невысокого качества, просто немилосердные. И
я, честно говоря, боюсь себе представить, в какую сумму может
обойтись заказ приличного костюма, вроде тех, в которых щеголяет
доктор Дорвич, у портных в районах вроде Белтрайна или Рестэнда.
Особенно, если переводить их цены в «хрюкотуши». Но если бы это
касалось только одежды… так ведь нет! Посуда, столовые приборы,
мебель… да чуть ли не любой предмет, вышедший из-под косых грабок
какого-нибудь криворукого подмастерья, здесь стоит, как крыло от
самолёта… чем бы ни была эта штука!
Особенно меня взбесили ложки. Обычные
стальные ложки. Вот кто бы мне когда сказал, что на стоимость сего
столового прибора можно спокойно прожить пару дней… не поверил бы.
Но так есть. А нож?! У меня же глаза на лоб полезли, когда в
скобяной лавке я обнаружил точно такой же свинокол, каким меня
пытался порезать давешний зеленорожий орк… с ценником в четыре
грота! Скеллинг и четыре пана, иными словами. Мра-ак.
И я ещё думал прикупить себе часы…
«Простенькие», ага. Наивный. Это в прошлой жизни существовало такое
понятие, как дешёвые или «одноразовые» вещи. Здесь же такого и в
помине нет. А цены на самые простые карманные «щёлкалки», как их
здесь называют, стартуют от трёх паундов. Но у таких часов не то
что стекла на циферблате – у них даже минутной стрелки нет. А
завода хватает лишь на двенадцать часов. Да и точность хода грубого
механизма, упрятанного в пухлый медный корпус, оставляет желать
лучшего. И это за полторы-то хрюкотуши!
Неделю я мотался по Граунду и его
окрестностям, избегая лишь Дортмутских доков. Помнил же, каким
образом прежний носитель моего нынешнего тела оказался на
госпитальной койке – вот и берёгся. А так, покружил я по
Тувору-Тувру изрядно: и местность изучил, и на жителей посмотрел, к
здешним нравам да обычаям пригляделся. И не сказать, что всё понял
и во всём разобрался, но чуть пообтесался, пообвыкся даже как-то за
время своих вылазок, перестал головой как пропеллером крутить, хотя
порой и ловил себя на том, что нет-нет, да и скошу любопытный
взгляд то на очередной изыск местной краснокирпичной архитектуры,
то на колдовство какого-нибудь лавочника, то на представителя
невиданной мною прежде расы-племени... А таких тут хватало. Одними
людьми да орками с хобгоблинами разнообразие здешних жителей не
ограничивалось. И если те же хафлинги, скажем, выделялись в толпе
лишь своим невеликим ростом да непременными «трудовыми мозолями»,
нависающими над пряжками широких поясов, то альвы и драу... Нет,
про мужчин ничего не скажу, не мой интерес. Да и смотреть на них я
желанием не горел. Одного высокомерно-пренебрежительного взгляда,
брошенного на меня каким-то смуглокожим драу, хватило, чтобы понять
– второго такого я не выдержу, и отвечу. Кулаком в наглую тёмную
морду. Умеют же твари оскорбить без слов. А вот женщины остроухих
своим видом порой вызывали у меня натуральную оторопь. Красивые
они, изящные, но... неживые какие-то. Лица, словно маски каменные.
Безэмоциональные, неподвижные, а в глазах – пустота. Ни радости, ни
печали, ни озабоченности... ничего. Говорю же – скульптуры
бездушные. Но красивые – да, этого у них не отнимешь.