Негодуя, он случайно нажал кнопку разблокировки экрана и дисплей
вспыхнул синим огнем. Испугавшись, городовой уронил смартфон на
пол, а я мысленно выругался.
К счастью, пол был дощатый, а не каменный и телефон не разбился.
Экран потух и городовой, перекрестившись, поднял его.
— Бесовские штучки, — проворчал он и погрозил мне пудовым
кулаком. — Ишь, я тебя ушатаю за твои шалости.
Комиссар пощупал острое лезвие перочинного ножика, усмехнулся и
отложил. Взял ключи, тоже улыбнулся.
— Все у него диковинное, заокеанское. Думал, что мы не
разберемся, что к чему. Вот ключи от дома, а вот от тайника, сразу
видно. Вот туда-то ты нас и отведешь, лазутчик, понял?
Городовой взял презервативы.
— А это что такое? Сдается мне, тоже для шпиёнства это.
Он понюхал, уловил аромат клубники и добавил:
— Хотя, может и семена какие. Видать, урожаи наши погубить
решил, окаянный.
— Как же, семена, — не удержался я. — Для хранения семян, вот
так вернее будет.
— Цыц, крыса! — шикнул комиссар. — Мы с тобой еще разберемся.
Отведи его, Паша, под замок. Мы пока придумаем, как дальше
быть.
Городовой отвел меня в зарешеченную комнату и запер дверь. В
итоге, первые мои попытки разобраться в окружающем мире привели
меня, можно сказать, в тюрьму.
Каморка, куда меня заперли, оказалась тесной, с небольшим
оконцем, куда не пролез бы и ребенок. Я сел на старую скамейку у
стены и призадумался о своей горькой участи.
Как я уже говорил, в душу мою закрались смутные подозрения, что
все это не совсем видения моего воспаленного мозга. Ведь если бы
это было так, я бы мог воздействовать на реальность силой мысли.
Или получил бы хоть какие-нибудь подтверждения иллюзорности
происходящего. Пока что фактом оставалось только то, что меня
заперли в кутузку павловских времен и принимают то ли за психа, то
ли за агента иностранной разведки.
Так и не придумав ничего в утешение, я решил ободриться мыслью,
что изучение обустройства имперских тюрем и расследования
преступлений само по себе дает богатый материал для открытий. Но
сидеть на жесткой скамейке было неудобно, мое голодное брюхо
недовольно урчало, а еще я обнаружил на стенах клопов. Все это
служило слабым утешением для невольного исследователя российской
истории.
Впрочем, когда за окном стемнело, солдат принес мне овощную
похлебку с хлебом. Я поужинал, воспрял духом и позволил спросить у
солдата: