— Ох, бросьте, неужели вы хотите сказать, что сражались не из-за
меня? — чуточку лукаво спросила Ольга. — А я-то думала, что у меня
наконец-то появился свой отважный рыцарь без страха и упрека.
— А вот в этом можете не сомневаться, — прошептал я. — Дайте мне
только встать на ноги и я уберегу вас от любой опасности.
При всей пафосности этих слов я вынужден был признать, что в
сущности, даже и теперь, в двадцать первом веке, мы, мужчины и
женщины, разговариваем на те же самые темы рыцарства и любви.
Только если во времена Павла еще ценились крепкая рука и острая
шпага, то ныне защиту предоставляет толстый кошелек и гибкий
ум.
В соседнем помещении послышались голоса и Ольга, оглянувшись,
заторопилась к выходу. Впрочем, перед уходом она наклонилась и
поцеловала меня в губы, тихонько сказав:
— Поднимайтесь быстрее, буду ждать с нетерпением.
Вскоре мы поехали дальше. Как уже и говорилось, большую часть
поездки до Оренбурга я провел в лежачем положении, при этом еще и
разбитый лихорадкой. От вечной тряски швы расходились два раза,
пока рана, в конце концов, не зажила. Ольга ухаживала за мной с
большой самоотверженностью, заслужив мою вечную признательность. Я
смог сесть на коня только, когда мы въехали в Оренбургскую
губернию.
Дорога к тому времени могла называться чем угодно, но только не
этим благородным словом, обозначающим обустроенную полосу земли,
служащую для езды и ходьбы людей. Местами тракт исчезал совсем,
вызывая оторопь и недоумение, как здесь передвигаются местные
жители, поскольку дальше путь могли преодолеть только вездеходы.
Дикие звери были совсем не пуганы и лениво уступали нам дорогу.
Несколько раз мы видели вдали вооруженных людей, несомненно, шайки
разбойников и только многочисленность нашего отряда спасла нас от
их нападения.
Город Оренбург стоял на берегу Урала и представлял собой
крепость, построенную по всем тогдашним правилам военной
фортификации. Недалеко от стен находился Форштадт — казачья
Георгиевская слобода. Когда мы въезжали в город, на дороге заметили
большие стада коров и овец, привозимых на базар казахами, которых
здесь называли киргиз-кайсаками. Помимо городского рынка, как я
узнал позднее, скот отводили на Меновой двор. Животные нещадно
мычали и блеяли, пыль от их копыт стояла столбом и от этого шума и
грязи хотелось поскорее убежать.