– Я
приехала увидеть его…узнать, как он.
–
Нормально. Вот я тебе ответил. Теперь ты уедешь?
– Нет.
Не уеду. Мне нужно с ним встретиться, один раз. Я готова ради этого на что
угодно. Просто увидеть и сказать несколько слов, просто…посмотреть в глаза.
Пожалуйста.
– Ты
не сможешь увидеться с Петром. Даже если бы я этого захотел.
–
Почему? Он…он не хочет меня видеть? У него…у него другая женщина, и он отрекся
от меня?
А
внутри бешеный, дикий страх от мысли, что он мог умереть, от мысли, что могло
случиться непоправимое.
– У
женщин только одно на уме… Нет.
–
Тогда почемуууу?
– Петр
в тюрьме!
– Я
хочу его видеть…
Гройсман
поставил чашку и посмотрел на меня из-под круглых очков. У него очень настырный
взгляд, пронизывающий, ковыряющий до костей. Как же раньше он казался мне
совсем другим. Вот почему Петр настолько безоговорочно ему доверял – Гройсман
предан ему до невероятности.
– Я,
кажется, русским языком сказал – он в тюрьме.
Я
услышала. Только принимать отказывалась. Как и отказывалась верить в то, что не
смогу с ним встретиться, не смогу дотронуться хотя бы до его руки. Возвращаться
ни с чем. Возвращаться и понимать, что я поставила крест на всем, что было
раньше, на своей любви.
– А я
русским языком сказала, что хочу его видеть.
Наверное,
это был момент откровения для меня, для него. Потому что мы оба помнили, как я
стремилась избавиться от этих отношений, сбежать. Помнили, как я ненавидела
Петра и кричала, что желаю ему смерти. Боже…я даже дошла до того, что ударила
его ножом, а теперь…наверное, если бы не Льдинка, я бы могла умереть вместе с
ним и ради него.
– То
есть ты считаешь, что вот так просто сейчас сели и поехали?
Сказал
с насмешкой. Язвительно и посмотрел мне в глаза с укором…как будто мы с ним
вместе вспомнили одно и тоже.
– Не
считаю…я хочу знать, что нужно сделать, чтобы его увидеть…Я не уеду, понимаете?
Я не сдвинусь с места. Хотите, я встану на колени и буду вас умолять. Я буду
целовать ваши ботинки и просить вас, заклинать помочь мне.
Встал
со стула и склонил голову к плечу. Это раздражение во взгляде и
пренебрежительный жест рукой. Такой, словно я ему надоела.
–
Девочка, ты можешь давить на меня сколько угодно. Если ты думаешь, что я привез
тебя сюда, потому что ты начала меня шантажировать, то ты ошибаешься и очень
сильно. Ты здесь, потому что я не хотел, чтоб ты стояла там на улице одна со
своим чемоданом и не знала, куда тебе пойти. Любая истерика может стоить тебе
жизни. Тебе и твоему сыну. Но ты об этом даже не думаешь!