- Никит, ты где пропал, да? Пять
минут до Нового Года!
Дверь скрипнула, на пороге возник
Рафик Данелян. Я кивнул, попробовал воткнуть книгу на место –
неудача, ряды болотно-серых переплётов сомкнулись в несокрушимую
шеренгу, словно гренадеры Пьера Камбронна при Ватерлоо.
- Ну, чего ты там копаешься?
- Да, Рафик-джан, уже!
Сую книжку за пояс (зачем? А кто меня
знает? Машинально.) и иду к двери.
…звон курантов, несущиеся из
динамиков «Урала», обрезало на половине: только что он заполнял всю
комнату, и вдруг - треск, шипение, вой атмосферных помех. Комната
тоже изменилась – солнечные лучи словно мокрой тряпкой со школьной
доски стёрли со стен и лиц тускло-оранжевые отсветы печного
огня.
- В чём дело?
Прежде чем кто-то из ребят успел
пошевелиться, Гжегош вскочил – и раздвинул, едва не оборвав,
занавески.
- Пся крев, что такое?..
Нечасто увидишь, как у человека глаза
в самом буквальном смысле лезут на лоб – но сейчас этот фокус
проделали мы все.
Бездонное, лазурное небо с редкими,
словно лёгкие мазки гуашью, облачками. Напротив окна, сразу за
покрытым непролазными сугробами двориком ДК, там, где раньше едва
угадывалось в снежной пелене занесённое по самую крышу
силосохранилище – стена тёмного елового леса. И зелёная, по-летнему
пыльная трава на противоположной обочине жёлтой сельской
грунтовки.
В глубокой, какой-то первобытной
тишине было слышно, как тихо охнула, вцепившись в локоть алжирке,
Мати. Рафик повернулся ко мне – смуглое лицо армянина сделалось
серым и покрылось крупными каплями пота.
- Никита,
ахперес[1]… ты что-нибудь понимаешь,
кунац
меймун?[2]
Мне оставалось только пожать плечами.
Потому что вот теперь я на самом деле там!..
[1] (арм.) – брат, братан,
братишка.
[2] нехорошее армянское
ругательство.

Восемнадцатого августа одна тысяча
восемьсот двенадцатого от Рождества Христова года авангард Grande
Armée[1] занял без боя Вязьму. Наполеон
остановился здесь на ночь, заняв большой двухэтажный дом купчихи
первой гильдии Гайдуковой в восточном предместье города. Проходящие
через Вязьму войска видели императора в окружении свиты, сидящем на
стуле в палисаднике дома, где он вёл разговор с русским дворянином.
Двадцатого августа, генерал от инфантерии Кутузов, всего три дня,
как утверждённый Чрезвычайным комитетом на должность
главнокомандующего, прибыл в сельцо Царёво-Займище и принял
командование над объединённой армией. И в этот же день поручик
Никита Ростовцев получил письмо из родительского имения под
Вязьмой.