Кейт повела его
к крайнему дому, меньше других, но выстроенному ближе всех к воде.
От стены до лениво плескавшихся волн было менее полусотни шагов по
песчаному пляжу. Не задерживаясь, хозяйка взошла на веранду и
властно постучала кулаком в закрытую дверь.
Почти сразу же
дверь отворилась и на пороге возникла девушка. На миг на ее
скуластом лице отразились замешательство и самый настоящий страх.
Отскочив вглубь комнаты, она торопливо склонилась, видимо, ожидая
затрещины. Однако, Кейт, шагнув в проем, просто сунула ей в руку
поводок с измученным рабом на другом конце.
- Держи эту
сволочь, Магда. Отвечаешь за то, чтобы она не переступала порог,
пока не отмоется.
Джонни проводил
взглядом едва ли намного меньше него грязную Кейт, которая,
сбрасывая на ходу сапоги, ушла через довольно скромную гостиную
куда-то внутрь дома. Потом, дернув головой, встретился глазами с
Магдой, которая разглядывала его без доли стеснения и, неожиданно
для самого себя, залился краской.
Скуластая
девушка, по-видимому, такая же рабыня, шагнула к Джонни и, с трудом
распутав, сняла с его ошейника веревку.
- Вали на берег,
- видя, что ее не понимают, она указала на переливавшуюся в
последних лучах закатного солнца воду. - Слышал, что сказала
хозяйка? Те надо помыться перед тем, как топать в дом. Окунись,
пока я принесу все причиндалы.
Обняв себя
руками, Джонни послушно развернулся и, неосознанно отсчитывая шаги,
пошел по пляжу. Ошейник предупредительно пискнул на тридцать пятом
шаге, однако, знакомого зловещего постукивания, знаменовавшего
собой начало отсчета до взрыва, раб так и не услышал. Поэтому,
поколебавшись только несколько мгновений, вошел в бывшую необычайно
теплой под вечер воду и, не удержавшись на внезапно отказавшихся
его держать ногах, сел прямо на песчаное дно, очутившись в воде
почти по грудь.
Некоторое время
Джонни сидел, сжавшись, в ожидании чего угодно - от окрика или
тычка, до удара током или взрыва ошейника. Однако ничего этого не
случилось. Едва колебавшаяся вода легонько толкала его в грудь
теплой волной. Со стороны поселка работорговцев слышались вполне
мирные звуки человеческой речи, мычание, блеянье, песий лай, стук,
звон, работа механизмов, какое-то хлопки. Тянуло вкусными запахами
пищи. За ним никто не шел, чтобы вздернуть за волосы и, швырнув на
землю, хорошенько заехать несколькими ударами сапог под ребра, что
было излюбленным развлечением его госпожи. Постепенно, на Джонни
сошло что-то вроде временного успокоения. Несколько мгновений он
еще колебался, но, в конце концов, человеческое в нем взяло свое.
Разжав, наконец, едва не сросшиеся на плечах пальцы, он опустил
руки. Набрав в трясущиеся ладони воды, омыл лицо. Потом еще и еще.
Яростных растираний показалось вдруг недостаточно, чтобы смыть всю
долгую дорогу сюда, и Джонни окунулся с головой. Набрав горсть
песка, он терся, как одержимый, точно стремясь содрать сделавшуюся
трижды постылой, высушенную солнцем и пробранную до костей чужими
взглядами кожу...