Я захлопал глазами, но не решился возражать.
Следующие два дня прошли в изнурительных тренировках – Иван Сергеевич учил меня обращаться с крыльями. Я должен был трясти телом, как курица, которая отряхивается, но крылья развернулись лишь к вечеру второго дня. Как я был восхищен, Паша! Ночью Сидоров разрешил мне немножко полетать по коридору, а потом мы это отмечали. Я сидел, распустив крылья, как в плаще из перьев, но Сидоров настоял, чтобы я их спрятал, так как он, вставая, постоянно через них запинался и спотыкался. Я, конечно, напился, но не так как всегда, потому что, то, что я пережил, в совокупности с тем, что рассказал мне этот странный доктор, явилось весьма отрезвляющим лекарством».
– И тебя ничего не удивляло? – перебил я Толю.
– Да что толку то, Паша? Хоть удивляйся, хоть нет, что изменится?
– Ну, может, ты бы узнал правду.
– Если ты между жизнью и смертью, то это и есть правда, – произнес друг, и я его понял.
«Когда я уже прилично надрался вместе с Сидоровым, – продолжил Толик, – и мое почтение и восхищение им смягчилось, стало не таким острым и истеричным, я спросил его:
– А ты, собственно, кто?
Я не мог понять, что он делает в больнице. Все знают, как вкалывают сестры и врачи в стационаре. А Сидоров ничего не делал. Вначале он учил меня летать, а потом стал со мной пить.
– Ты знаешь, что означает выражение «врач от Бога»?
– Конечно! Это очень талантливый врач. Мне, кстати, говорили, что ты – гений.
Сидоров польщенно усмехнулся, но возразил:
– Художник от Бога, мастер от Бога и даже хирург от Бога – это – да. Но правильный смысл выражения «врач от Бога» – иной. Такой врач – это тот, кто не только дает клятву Гиппократа, а и клятву Приложения к Гиппократу.
Он старательно выговаривал слова – может потому что был нетрезв, а может, чтобы я лучше понял.
– Понимаешь, Толян, – сказал он доверительно, – все знают, что мы живем здесь, некоторые верят, что есть жизнь загробная, так?
Я кивнул, не зная, к чему он ведет.
– Но также есть Переход, Граница. Она тоже обитаема, но ее населенность весьма мала. Это как в пустыне – лежит она себе вся в песках и вдруг караван. Так вот ты и есть маргинал, а я тот, кто с вами возится – единственный в области.
Я, Паша, к стыду своему снова заплакал, так мне стало страшно одному в пустыне.
– Не плачь Толя, – сказал Сидоров, положив мне руку на плечо. – Люди есть везде, даже на краях, а это гораздо хуже. Ты лучше вспомни, что ты видел?