-
А сама тоже не трогала себя? – со странной дрожью в голосе спросил Джефф,
обводя подушечками мои напряжённые, набухшие, как бутоны, соски. – Правда,
Мари-и-и?
О чём он говорит?.. Я не понимала, а
потому просто помотала головой, сдавшись и перестав сражаться с собственным
предавшим телом. Глухое отчаяние отступило в самую глубину души, добавляя нотку
горечи в пряные, острые эмоции. Тихий, довольный смех жениха около уха заставил
судорожно вздохнуть и прикусить губу.
-
О, любовь моя, большое упущение с твоей стороны, - вкрадчиво сообщил Джефф,
продолжая дразнить мою ноющую от его ласк и ставшую слишком чувствительной
грудь. – Ничего, научим…
Именно в этот момент пальцы Джонаса
вдруг оказались внутри меня, проникнув довольно глубоко. Я поперхнулась вдохом,
широко распахнув глаза и ничего не видя вокруг от слишком яркой вспышки эмоций.
Мышцы почему-то резко сжались, реагируя на вторжение, и с губ сорвался тихий
вскрик. Тело моментально выгнулось, напряглось, как струна, и задрожало. Сейчас
удовольствие приняло новый оттенок, пугающе сильный, затронувший самые дальние
уголки сознания.
Пальцы Джонаса почти сразу пропали, и
поймав себя на разочаровании, я едва не захныкала, осознав глубину своего
падения. Я готова была просить продолжить…
-
Ты вкусно пахнешь, малышка моя, - низким, бархатным голосом произнёс мой
сводный брат и поднёс руку к лицу, с откровенным наслаждением втянув запах, а
потом…
Медленно, смакуя, облизнул пальцы. Его
глаза смотрели, казалось, мне в душу, и видели всё, что там происходит. Мой
стыд. Притаившийся страх. Отчаяние, мешавшееся с горько-медовым, щедро
приправленным вином наслаждением. Что они со мной делают, зачем?!
-
Малиновая, - хрипло прошептал Джонас и наклонился ко мне, неожиданно бережно
стерев со щеки влажную дорожку. – Со сливками и карамелью. Хватит слёз, Мари, право,
они уже лишние, - мягко, проникновенно произнёс он, однако я поняла, что это
приказ, которому лучше подчиниться. – Хочу распробовать тебя лучше, - добавил
вдруг Джонас, родив во мне смутную тревогу.
Что?.. Как это?.. Он отстранился,
почему-то облизнулся, и моя тревога усилилась, смешавшись с нездоровым
предвкушением и любопытством. Но непослушные губы едва слышно, беспомощно
прошептали: