Поздней весной ровно за полтора года до отставки железного канцлера Бисмарка тот самый русский учитель Дмитрий Борисович Бакчаров в пьяном виде безуспешно пытался застрелиться из кремневого пистолета на небольшой залитой лунным светом лужайке на берегу горной речушки Сан.
– Сволочь! Сволочь! Подсунул мне испорченный пистолет, – хныкал Дмитрий Борисович под дружный лягушачий хор, то и дело взводя и спуская не дающий искры курок. – Я задушу тебя, лавочник! А еще антиквар называется. Подлый обманщ…
Тут под ударом молоточка кремень дал веселую искру, с шипением вырвалось из ствола пороховое пламя, и на Бакчарове загорелся сюртук.
«Пулька-то выпала!» – ехидно мелькнуло у него в голове.
– Ой! Господи, прости! Ай! – вопил он, пытаясь на бегу сбить пламя, барабаня себя по дымящейся груди.
Пробившись через прибрежные заросли, тело учителя грузно плюхнулось в бурный ледяной Сан.
Ночь была удивительно ясная, теплая, доносились свистки паровоза и, смягченный расстоянием, грохот поезда, перелетавшего речку по невидимому мосту. Несмотря на поезд, вопли услыхал припозднившийся крестьянин и, остановив коня, спрыгнул с телеги.
Плохая молва ходила в округе об этой лужайке. В народе сказывали, будто ведьмы слетаются на нее и устраивают свальный грех с нечистой силой.
– Хэй! Хто там шумит? – испуганным басом выкрикнул крестьянин, взведя к небу выпученные очи и прислушиваясь к звукам невидимого шабаша.
– Помогите! – жалобно донеслось из кустов.
Крестьянин бросился на подмогу дьявольской жертве, но, не обнаружив нечисти, принялся извлекать из зарослей мокрого горожанина с пятном обугленной ткани на груди.
– Куда вас, пан, прикажете доставить? – поинтересовался себе на беду добрый человек, укладывая обмякшего учителя на телегу.
– В Сибирь! – рявкнул на него спасенный.
– Не могу, вельможный пан, ей-богу, не могу, – испуганно простонал крестьянин. – Я человек подневольный…
– В Сибирь, стерва! – бессильно огрызнулся Бакчаров.
– Да ну вас, пан, к чертям собачьим, – пробормотал крестьянин со вздохом, – в пьяном бреду вы никак. Но-о! Поехалы, – дернул он поводья.