Ужинали скромно, по-домашнему, вместе
с домочадцами из числа прислуги, хотя столовая комната была совсем
небольшой. А днем, должно быть, довольно светлой, несмотря на
темные стены – из бревен, пропитанных дегтем. Впрочем, свечей
вполне хватало, чтобы и теперь она темной не казалась. Все-таки
нескончаемые свечи – удивительная штука: свет пронизывает их
насквозь, наполняет стеклянную колбу сиянием, и, в отличие от
амберных ламп, на нескончаемые свечи можно нескончаемо долго
смотреть…
Глава семейства, Кленовый Тул,
занимал место в торце длинного стола, по правую руку от него сидела
жена, фрова Коира, рядом с нею дочь притворно опускала хитрые глаза
– и сидевший напротив Хорк вздыхал, принимая ее скромность за
чистую монету. По левую руку от хозяина мызы расположился, без
сомнений, брат его жены – сходство с фровой Коирой издали бросалось
в глаза: те же темные кудри, тот же тонкий нос с трепещущими
ноздрями, те же светлые водянистые глаза и фамильная нижняя губа,
чуть выступавшая вперед. В отличие от йерра Тула, человека
неторопливого, крупного, широкого в кости, но мягкого и
безвольного, его шурин, поджарый и быстрый, как клинок, глядел по
сторонам властно и гордо. А напротив Лахта притулилась бедная
родственница хозяев, далеко не юная фрели Илма – серенькая крыска:
востроносая, со скошенным подбородком. И вроде бы совершенно
неинтересная, непривлекательная – если не приглядываться. Но Лахт
почему-то сразу увидел, как с помощью женских хитростей фрели без
особенного труда превратится в редкую красавицу, яркую и томную,
очевидно затмевающую гордую фрову Коиру не столько красотой,
сколько способностью очаровать, соблазнить. И она предпочла до
конца дней оставаться фрели?
И старый ключник – дедушка Юр, – и
нянька фрели Ойи, и егерь с женой сидели за столом наравне с
родственниками.
Перед началом трапезы семейство
истово поблагодарило Триликую за ниспосланный ужин. Было за что:
еду здесь хранили и готовили не без помощи коренной магии. На
первый взгляд, Триликая была милой и доброй богиней… Впрочем,
большинство ее приверженцев именно таковой ее и считали.
О расплетенной косе за столом
помалкивали. Будто боялись об этом не то что говорить –
вспоминать.
Йерр Тул не проявлял никакого
высокомерия, которое было характерно для семейства его жены, и
сразу завел разговор с Лахтом.