Рябиновое вино, сдобренное медом и
полуденными пряными травами, грели в котелке над огнем – Хорк, не
раз бывавший за тридевять земель, понимал в этом толк. В общем,
обстановка располагала к неторопливой беседе и расходиться не
хотелось.
Егерь тоже считал, что расплетенная
коса – дурной знак и фрели Ойе грозит опасность. Хорк, понятно,
ради невесты был готов сразиться со всеми морскими и печорными
змеями, не откладывая сражения ни на секунду. Увы, ни один змей на
его призыв так и не явился.
Присутствие в доме злоумышленника,
укравшего часть девичьей косы, оба собеседника Лахта приняли с
праведным гневом и отвечали на расспросы с большой охотой.
Егерь был одним из немногих людей,
перебравшихся в Волосницу вместе с Кленовым семейством пять лет
назад. Прежде йерр Тул был много богаче, его разорила покупка
владений в землях Волоса.
Сущие боги угорских земель –
природные стихии – не стремились соперничать с силой Триликой
богини, в отличие от мнимых илмерских богов, богов Великого города.
Несколько столетий назад илмерские повольники стали заселять земли
вадьян и привезли с собой Волоса, сильнейшего из мнимых. Триликая
пришла в земли Волоса с ротсоланами, задолго до заключения
Орехового мира, – тогда высокие маги нещадно убивали завоеванные
земли, в надежде изгнать с них илмерского бога. Великий город
вернул себе земли вадьян и волосовы земли, – но Триликая оттуда не
ушла.
Покупая Клопицкую мызу с большим
селом и тремя деревнями в придачу, йерр Тул не знал, что такое
убитая земля. Десять лет на убитой земле лишили его прежнего
богатства.
Однако лишь только речь заходила о
продаже Клопицкой мызы и переезде в Волосницу, егерь начинал
говорить путано и бессвязно. И вовсе не так, будто чего-то
недоговаривал или скрывал, – нет, будто плохо помнил, как и зачем
переезжал на новое место.
Впрочем, егерь был предан Кленовому
семейству не меньше дедушки Юра. Верней, не столько Кленовому
семейству, сколько йерру Тулу, вместе с которым рос. И тайн
Кленового Тула он выдавать не собирался – а тайны есть в любой
большой семье. Егерь недолюбливал фрову Коиру, считая ее слишком
гордой и чопорной, не способной понять любви мужа к охоте, вину и
веселью, к тому же так и не сумевшей родить ему сына. Впрочем, на
словах о сыне егерь смешался и продолжать не стал – будто коснулся
еще одной семейной тайны. Но о брате фровы Коиры, Вароже, он
отзывался с почтением, восхищаясь его отвагой, умом и сильным
характером, а близость Варожа к высоким магам вызывала у него
трепет и чуть ли не детский восторг, – наверное, потому, что
Триликой егерь поклонялся без особенного рвения и к ледяному оружию
Рогатого относился со страхом, но без отвращения.