– Стеречь стерегу, никак не
выстерегу.
Голос из-под пола прозвучал глухо. Не
хочет выходить, и не надо…
– Доброй ночи тебе, дедушка, –
миролюбиво продолжил Лахт. Как всегда, внутри все замерло,
натянулось, напряглось. И, как всегда, тишина тошнотворно зазвенела
в ушах. Нет, не надо было сегодня соваться к домовому деду…
– И тебе доброй ночи, мил человек. Ты
как, дело пытаешь или…
– Дело пытаю, – перебил Лахт. –
Скажи-ка, дедушка, а что за навь ходит по ночам к юной фрели?
– А разве к юной фрели ходит навь? –
пробормотал домовый дед.
– Ты давай отвечай, а не спрашивай… И
дурачком-то не прикидывайся, кому как не тебе знать.
Тянет, тянет он из груди радость
жизни, как всякая навь, – да еще и нарочно упирается…
– Ладно, скажу, коли тебе так
понадобилось. – Домовый дед помедлил. – Упырь ходит к юной фрели.
Упырь.
Нормально! Не просто навь – нежиль. А
из всей нежили никого опасней упыря нет.
– Что за упырь? Откуда взялся? Чего
хочет?
– Чего хочет, известно: жизнь забрать
хочет. Откуда взялся – не знаю, пришел. Хозяева недавно здесь.
Может, со старого места за ними сюда перебрался… А может, и
нет.
– А шимора есть в доме? – продолжал
Лахт, делая вид, что ему все ничего.
– Шимору не трожь! – котом зашипел
домовый дед. – Она и так беззащитная…
– Может, знаешь, кто ее впустил в
сундук с девичьей косой?
– Не знаю… – помедлив, ответил
домовый дед. – Да и не хочу знать.
Наверное, нужно было порасспросить
его еще, но Лахту ни один вопрос не пришел больше в голову – тишина
все надсадней звенела в ушах, и держать лицо с каждой минутой
становилось все трудней.
А когда домовый дед ушел, Лахт не
сразу смог подняться на ноги – его будто выжали, как творог в
пригоршне, выкрутили, как мокрую рубаху. И под третий потолок
подниматься было тяжело, даже раздеться сил не хватало…
Уже в постели, натянув повыше меховое
одеяло, Лахт долго разглядывал нескончаемую свечу, прежде чем ее
задуть. Живой огонек трепетал на одному ему заметном сквозняке,
стеклянная колба просвечивалась до самого дна и разбрасывала вокруг
себя свет… Нет, жизнь все-таки хороша, и всю ее радость никакая
навь до дна выпить не сможет.
Поговорить с юной фрели оказалось
непросто – все вокруг почему-то опасались оставить ее с Лахтом
наедине, будто до сих пор подозревали, что ночью он проник в ее
спальню с дурными намереньями. И только благодаря Хорку этот
разговор все-таки состоялся.