Руки слушались плохо, будто онемели
от холода и неудобного положения, пальцы скрючились и не желали ни
сгибаться, ни разгибаться. Лахт покрутил кистями, разгоняя
кровь.
* * *
Девочка умирает за закрытой дверью,
но ее кашель все равно сочится сквозь стены – так похожий на
собачий лай. Все внутри холодеет – там, за закрытой дверью, лежит
девочка с собачьей головой и лает надрывно, до хрипа, потому что не
может говорить. Из-под двери тянется ненавистный запах аниса – с
тех пор ненавистный. Смерть пахнет анисом… Смерть обращает девочек
в собак, и толпы ученых лекарей и коренных магов ничего не могут с
этим поделать. Девочка умрет. Кашель – собачий лай – изорвет ее
изнутри, лишит слуха и зрения, а потом и разума, наждаком изотрет
глотку так, что на лай не останется силы, и в конце концов
задушит…
Колыбельная над кроватью девочки
звучит будто отходная:
Спи, листочек мой ольховый,
Ягодка моя черничка…
Невозможно, совершенно невозможно
вспомнить ее лицо… Нельзя вспоминать ее лицо! Нельзя вспоминать ее
имя… Нельзя… Но злые шепоты из углов спальни шипят: Ойя! Имя этой
девочки Ойя!
где Кленовая Ойя признается в
ночных кошмарах, а Каменный Хорк встречает навью
3425 год таянья глубоких льдов (381-й
теплый год), 1-й день бездорожного месяца
Мертвое есть мертвое, и встреча с ним
ничего хорошего живому не приносит. Пальцы еще покалывало, будто
кровь в самом деле застыла в жилах, а в груди было пусто и холодно.
Как всегда после прикосновения к нави. И соваться к домовому деду с
такой тоской в груди не просто тяжело – опасно. Домовый дед –
сущность сильная, с ним надо держать лицо.
Когда все разошлись по спальням, Лахт
спустился в кухню, сел на пол у плиты, обхватив руками колени.
Хмель горячего рябинового вина выветрился, оставив после себя озноб
и муть в голове. И дровяная плита почти остыла: холод осеннего
утра, не предрассветного даже – неуютного и темного, как полночь, –
тоже вытягивал из груди радость жизни.
Но Лахт почему-то был уверен, что
домовый дед появится. Должен появиться. И откуда бы взяться такой
уверенности?
Он не появился – стукнул кольцом
крышки подпола, намекая, что он здесь. И Лахт помедлил, собрался с
силами, прежде чем с ним заговорить.
– Дедушка, дом ли стережешь?
Домовый дед зашипел сердито, будто
кот перед псом. Но ответил – нехотя, сквозь зубы: