– Баар, – улыбаясь, сказал нам сонный хозяин лавочки, указывая на него рукой.
В кафе не было стульев, и мы уселись на кожаные подушки. Они были немного влажные, и низкий стол от влаги покоробился на углах. Седой хозяин принес нам кофе и долго расспрашивал кто мы и откуда приехали. Он рассказал, что напротив нас полицейское управление, дальше по берегу есть иностранная школа серфинга, а в лавочке с верблюдами работает его племянник и там можно дешево достать гашиш.
Дедушка, улыбаясь, ушел, а мы пили кофе с видом на полицейское управление. Этому зданию было много десятков лет. И оно, и чашки, из которых мы пили, и подушки, все было старым, обшарпанным и поношенным. Такими бывают домашние вещи, которые помнят с раннего детства и которыми потом всю жизнь дорожат.
– Надо бы что-нибудь съесть.
– Но сначала что-нибудь покурить.
– А вообще неплохо было бы где-нибудь жить.
Ветер уносил наши слова в горы. А мы продолжали сидеть. Потому что Баар, большой зверь, ласково смотрел зелеными глазами прямо в глаза, и никуда не отпускал. Мы уже поняли, что здесь главный – не люди, не ветер, и не полицейское управление.
– Давайте встретимся здесь через час – сказал Дэн, с трудом оторвав взгляд от Баара и посмотрев на свой навороченный Ролекс.
– Угу – сказали все и тоже посмотрели на Дэна. Кроме него, часов ни у кого не было.
В конце концов, мы договорились с седым хозяином, оставили рюкзаки в кафе и пошли каждый туда, куда ему больше всего хотелось пойти.
Я пошла вдоль моря по набережной. Ее давно не ремонтировали, кое-где были довольно приличные ямы, а бетонное ограждение своим видом напоминало улыбку веселого бомжа, у которого зубы через один.
А еще кое-где на ней стояли витые железные фонари с плафонами. Стекла давно вылетели, а железо было от ржавчины темно-рыжим. Остатки плафонов качались и скрипели на ветру.
Через дырки в ограждении хлестал волнами Баар, он сменил цвет и был в этот час ярко-синим.
Есть мне не хотелось, курить тоже, разговаривать с кем-то тем более.
Набережная сворачивала за угол, огибая мыс. На этом мысу, на скале, стоял старый маяк. Тоже весь ржавый и завывающий какими-то своими частями на ветру. Людей на нем не было, и вид у него был заброшенный. Под набережной, у самой кромки моря, валялось два старых деревянных стола и большой зонт, тоже из полинявшего от соли и солнца дерева. В песок была воткнута вывеска. Картонная середина из нее была выдрана. Баар смотрел сквозь нее на набережную, как любопытный глаз, или как удивленная картина, убежавшая из рамы.