Поднялась суматоха. Жители Фонтенбло в праздничных нарядах высыпали на улицы.
Сильно взволнованный человек в черном, окруженный главными лицами городка, стоял со свитком в руке: то было приветствие государю, которое он должен был прочитать.
Раздались крики: «Да здравствует король!» Человек в черном шагнул вперед, другие важные лица тоже.
Мадлен Феррон у окна ожидала, не поведя бровью.
Вот на улице вдруг настала полная тишина: должно быть, человек в черном читал королю свое приветствие.
Потом опять раздались крики.
Наконец появился король, окруженный вельможами!
– Жан! – позвала Мадлен Феррон.
Тот одним прыжком оказался рядом с ней.
– Посмотри вон на того человека.
– Вижу…
– Это французский король.
– Я знаю, мадам…
Король прошел, проехал обоз, потом еще всадники.
Мадлен задумчиво стояла у окна.
Минут через десять она увидела Рагастена с тремя товарищами.
– Поезжай за этими людьми, – сказала она, – узнай, где они остановились. А потом приходи сюда, поговорим.
Дурной Жан опрометью бросился на улицу. Вернулся он через час.
– Те всадники живут в трактире «Великий Карл» на Дровяной улице.
– Хорошо, – сказала Мадлен и села. Дурной Жан по-прежнему стоял перед ней.
Вдруг она посмотрела ему прямо в глаза. Он опустил голову.
– Так ты говоришь, что спать будешь в конюшне? – спросила она.
– Да, мадам… чтобы вас не стеснять…
Она еще раз посмотрела на него – это взгляд потряс его до глубины души.
– Ты хорошо запомнил того человека, что я тебе показала? – спросила она.
– Короля? Да, мадам.
– А если бы я велела убить его, ты что бы сделал?
– Убил бы, мадам.
И он с пылом заговорил:
– Велите мне убить короля – я убью короля. Велите убить папу римского – пойду в Рим и убью папу. Велите отречься от веры, похулить Христа – отрекусь даже на костре, буду хулить Бога даже под пыткой. Вы, мадам, мой король мой бог! Да вы же знаете это! Что я вам говорю! Я ваш весь телом и душой. За час, подобный тому, что я провел с вами, я согласен на вечные муки… Да и что мне было бы в рае без вас! О, только подумаю об этой ночи! А я всегда о ней думаю! В этом воспоминанье теперь вся моя жизнь. Нет такого мгновенья, чтобы в моем воображении не вставала эта картина. Она преследует меня… Иногда, чтоб усмирить мучения, я сам себе терзаю грудь. О, мадам, сжальтесь еще раз надо мной! Скажите всего одно слово! Пусть я буду жить хоть с тенью надежды, хоть с обманчивым призраком! И пускай за этим призраком последуют самые ужасные муки! И пускай надежда сокроется, оставив мне только жуткие страдания сожалений!