— Сколько у нас галер? — я, отметая
рукой приветствия, спросил его.
— Две, сам знаешь, — удивился он
моему возбуждённому виду.
— Чем загружены?
— Товаром, чем ещё, не пустыми же
идти. Что с тобой, Витале? Ты весь мокрый.
— Кто ещё остался в порту? Из ваших
знакомых?
— Ну, если подумать, то не моих, а
твоих, — хмыкнул он, — есть ещё три галеры дома Бадоэр.
— Собирайте отряд, мы выступаем к
Иерусалиму.
— Зачем? Мы ведь отплывать
собирались, — удивился он. — Витале, я отказываюсь выполнять твои
дурацкие просьбы! Это уже перебор!
— Дядя, мы сейчас можем с тобой
поссориться, — серьёзно предупредил его я, впервые получая отпор от
родни.
— Это всё слишком далеко зашло. Ладно
родители, которые тебе во всём потакают, но я больше не буду
участвовать в твоих играх, и точка!
Я посмотрел на его решительное лицо и
понял, что он не отступит. Не сейчас. Видимо, его гордость решила,
что хватить слушаться маленького ребёнка, пора показать, кто здесь
хозяин на самом деле. Я прикрыл глаза, чтобы не сорваться на него,
всё же он много помогал мне и в другое время относился как к своему
родному сыну.
— Время нас рассудит, дядя. Сгрузите
на берег мою рабыню и вещи, отправьте их в снимаемый нами
домой.
— Это я и собирался сделать, — угрюмо
ответил он, отворачиваясь и раздавая команды.
Я спустился вниз и приказал везти
меня к месту стоянки галер дома Бадоэр. Три огромные
шестидесятиметровые галеры стояли со спущенными парусами, а
капитаны, находясь на одной из них, тихо переговаривались между
собой.
— Меня зовут Витале Дандоло, я третий
сын Энрике Дандоло и зять Франческо Бадоэр, — я поднялся на борт и
встал напротив.
Все трое, приглядевшись, низко
поклонились, узнавая.
— Сколько стоит груз, который вы
везёте?
— Примерно десять-двенадцать тысяч
шиллингов, если продать его у нас на рынке, господин.
— Если я дам вам расписку об удвоении
этой суммы, вы освободите трюмы под мой груз?
Взрослые удивлённо на меня
посмотрели.
— Зачем вам это?
— Да или нет? Также обещаю, что всю
вину, если к вам будут какие-либо претензии от главы дома, я возьму
на себя, клянусь вам в этом своей бессмертной душой.
Поступок родного дяди так взбесил
меня, что я, не раздумывая, кидался такими словами, каких в другое,
более спокойное, время никогда бы не сказал. Но сейчас пелена
ярости подогревалась симбионтом, который, вместо того чтобы
успокоить, добавлял в кровь адреналина, что, конечно же, никак не
способствовало принятию взвешенных решений.