Венецианский купец - страница 22

Шрифт
Интервал


Симбионт химичил, меня колбасило, тело ребёнка было довольно жизнью, так мы и существовали все вместе всё это время.

— Старик, напрашиваешься на плети, — нахмурился я, — давай лучше к китайскому перейдём. Может, у тебя это лучше получится.

— М-м-м, а не может ли уважаемый юный господин рассказать глупому неучу о том, что знает он сам в медицине? — старик низко поклонился, оставаясь непоколебимым, несмотря на все мои подначки, это здорово бесило.

— Хорошо, тогда лучше задавай вопросы, — безразлично отмахнулся я, — а поскольку урок уже сорван, в конце получишь десять плетей, чтобы не отрывался от коллектива.

— Как будет угодно моему господину, — он снова низко поклонился.

— Давай, спрашивай, у нас мало времени, — поторопил его я.

Он начал с простых вопросов, на которые я довольно бегло отвечал, но затем они становились всё сложнее и сложнее, пока по итогу, обливаясь потом и краснея от злобы, я не признался, что на его следующий вопрос не знаю ответа. Я всё же был оперативником, а не квалифицированным врачом или биологом.

Он не отреагировал на мой злобный выкрик, лишь тень улыбки скользнула по губам. В организм мне моментально добавили какого-то нового гормона, который вместо того, чтобы привести меня в чувство, как нормального взрослого, ещё больше вывел из себя.

«Проклятый старикашка, проклятый симбионт!» — рыча от ярости, я спрыгнул со скамьи и, схватив китайца за подол длинной робы, потащил за собой.

Проведя в комнату, где учителям обычно выдавали удары, я снял камзол, затем нижнюю рубаху, а потом под ошеломлёнными взглядами стражи сам встал к широкой деревянной доске, куда обычно привязывали истязуемых.

— Энрике, один удар мне! — приказал я одному из стражников, но тот в ужасе от этой идеи отшатнулся.

— Я хочу себя наказать, — скомандовал я начальнику охраны, когда тот, привлечённый большим количеством народа, появился в дверях, — твои трусы не хотят этого делать!

Тот молча, словно ничего и не происходило, взял плеть из рук своих подчинённых и, замахнувшись, ударил меня. Кожу обожгло.

— Нежнее мог бы, гад! — прошипел я, скривившись от боли. — Это самонаказание, а не развлечение для челяди.

Тот пожал плечами, затем также молча вышел из комнаты, вернувшись к своим делам.

Ко мне тут же бросились две кормилицы, сначала промокнув чистыми простынями, смоченными в винном уксусе, спину и только затем подав мне новую одежду.