Так, встретив обер-шталмейстера, он принялся истово кланяться
ему, как когда-то истопнику Павла Первого, затем схватил за плечи и
расцеловал в обе щеки.
- Что вы, ваше сиятельство, ваша светлость... - бормотал
испуганный и смущенный служитель. – Я же так, мимо проходил.
- Помилуй Бог, субординацию и экзерцицию надо соблюдать! –
кричал Александр Васильевич, продолжая тискать ни в чем не
повинного сотрудника царской резиденции.
Наконец, он отпустил его, но продолжая идти к выходу, чуть ли не
бросался в ноги каждому встречному чину, пусть и самому
низкому.
- Субординация - мать порядка, не сметь нарушать! – кричал он на
весь дворец своим громким басом.
Наверняка императору уже поспешили донести о его проделках, а
это самодержцу вряд ли понравилось. Все-таки главной причиной
скверного настроения Суворова, по большей части, как раз и был
император.
Поначалу, когда мы продолжили беседу в зале приемов, он
внимательно слушал полководца, даже поручая вести небольшие заметки
секретарю, сидевшему за пузатым столиком неподалеку. Я уже успел
порадоваться за Суворова, посчитав произошедшее с молодым фаворитом
простым недоразумением. Наконец-то Александр Васильевич сможет
наладить отношения с высшим руководством, умиротворенно думал я,
видя, как царь, подобно покладистому ученику, слушает выступление
генералиссимуса. Нашему великому старику не всегда везло с
Екатериной, потом было тяжко с Павлом, может, хоть со своим тезкой
Александром создастся рабочая обстановка? В конце концов, когда
Суворов уже рисковал жизнью в сражениях за Родину, нынешний царь
еще пешком под стол бегал, должен же он теперь относиться с
почтением к заслуженному воину?
Но когда Суворов закончил, великий самодержец помолчал и
спросил:
- Князь, вестимо ли вам о политике миролюбия и благочинности,
провозглашенной нами не так давно?
К чему это спрашивать о пацифизме боевого генерала, получившего
кучу ран на войне? Я насторожился, почуяв во вполне невинном
вопросе императора некий подвох. Александр Васильевич тоже поглядел
на императора, стараясь проникнуть за невинный фасад его радушной
улыбки и ответил:
- Еще как, мы, солдаты, для того ведь и воюем, чтобы достичь
мира.
Кивнув, словно он и не ждал другого ответа, царь сказал, сменяя
добродушную ухмылку на ожесточенный острозубый оскал: