Мансур вел своего конька следом, шага на три позади Антония,
коня Грегора Рокбюрна. А сзади, привязанная уздечкой к седлу
оруженосца, плелась пегая лошадка, на которой раньше ехала
Адельгейда в монастырь кармелиток. Теперь ее лошадь везла пару
длинных рыцарских копей, предназначенных для кавалерийской атаки и
привязанных к седлу каждое со своей стороны продольно и с наклоном,
таким образом, чтобы наконечники торчали вверх над головой
животного, не мешая движению.
А большой щит с красным крестом на белом поле, предназначенный
для Грегора, был приторочен к седлу низкорослого гнедого жеребца,
на котором ездил Мансур. Эти невысокие сарацинские кони считались
довольно быстрыми и привыкшими к жаре. На таких коньках, обычно,
скакали сельджукские стрелки и левантийские наемники-туркополы,
вооруженные лишь луком и легкой саблей. Но, иногда ездили на них и
небогатые витязи, каким недавно и был сам Мансур, ставший
перебежчиком, каких, впрочем, в этих краях имелось немало. Бежали
как христиане к сарацинам, так и сарацины к христианам. Чтобы щит
не смещал седло своим весом, седельные сумки были переброшены на
противоположную сторону. На поясе у Мансура теперь, кроме булавы,
был подвешен и большой широкий кинжал, который ему выдали в замке
Кайфас вместе с сержантским орденским плащом. Это оружие могло бы
сойти в бою и за настоящий короткий меч.
Смугловатое лицо Мансура покрылось дорожной пылью и выглядело
грязным. Но, он почти не потел — чувствовалась порода отца,
настоящего сарацина. Хотя и черты матери, пленной француженки, в
его внешности тоже просматривались. Парень был полукровкой,
пуленом, как таких называли в Леванте. Он вырос вполне симпатичным
— его серые глаза смотрели твердо, и их взгляд был полон решимости.
Его рано продали в боевые рабы-мамелюки, и с тех пор вся жизнь
Мансура проходила на военной службе.
Мансур был невысоким, но крепким и достаточно широким в плечах
парнем. И Родимцев лелеял надежду, что оруженосец из него получится
отличный, тем более, что он уже прекрасно проявил себя во время
сражения за манор дона Карлоса. Парень делал успехи и в языке
франков, стараясь получше строить фразы. Особенно ценными были
знания сарацинских обычаев и языка, которыми Мансур обладал.
Единственное, что еще необходимо было сделать, так это Мансура
покрестить. Хотя хитрый пулен соврал тамплиерам, что уже крещен, а
когда его официально записывали в списки оруженосцев замка Кайфас,
он назвался Мишелем. Впрочем, для настоящей церемонии крещения
случай пока не представился. А то, что Мансур искренне желает
принять христианство, не вызывало сомнений у Гриши.