Что же до четвёртого брата, Джека, который был младше меня на три года, то с детства он составлял мне компанию в обучении. Мы вместе учились читать по рваным газетам, вместе учились считать по редким грошам, перепадавшим матери. Когда же при разгрузке очередного яла с рыбой здоровый ящик упал отцу на ногу и сломал её так неудачно, что полупьяный костоправ-мясник решил её вообще отрезать, мы вместе учились философии жизни. Благодаря вечно детской наивной физиономии Джека и всегдашним его распахнутым глазам он милостыней зарабатывал больше, чем мать своим тяжким трудом. А когда настоятель какой-то католической церкви услышал на улице его голос, его взяли петь в церковный хор, против чего активно восставал отец, считая католичество религией дьявола, а монахов – развращёнными слугами сатаны. В конце концов, устав от пьяных скандалов, Джек ушёл жить в сторожку при церкви. Через некоторое время он упросил взять меня сиделкой в лазарет при церкви. По прошествии трёх лет он выразил желание стать монахом ордена, к которому принадлежала церковь. Теперь он настоятель небольшого монастыря на юге Англии.
Что же до меня, Ненси Рест, то я стала образцовой сиделкой. Мои медицинские познания и полное отсутствие любопытства и страсти к сплетням снискали мне славу сурового и непреклонного человека, однако, знатока своего дела. Что ж, возможно люди и правы. Однако, я считала, и до сих пор считаю, что вмешиваться в чужую жизнь с советами, любопытством и сочувствием тогда, когда тебя никто не просил, это только давать повод считать себя глупым, недалёким и болтливым человеком. У каждого своя роль в этой жизни. И, как мне кажется, я свою сыграла достаточно хорошо, чтобы со спокойной совестью встретить свой конец.
Лишь один эпизод из моей жизни не даёт мне покоя. Возможно, в тот момент мне следовало отказаться от своей сдержанности. Но, несмотря на то, что, благодаря рассказам мистера Дойла, полиция стала восприниматься как сборище глупцов, я так не считала. И, думала, что, в конце концов, виновный будет найден. К сожалению, этого не произошло. Все действующие лица этой истории уже умерли, кроме меня и инспектора Питера Джонсона, который тогда вёл это дело. Но даже он не знает всего до конца. А я не могу заставить себя сказать правду до сих пор. И именно двойственность такого положения удерживает меня от принятия предложения инспектора Джонсона. Хотя, в нашем возрасте и в нынешнее время освященный церковью брак – это формальность, и может восприниматься как старомодный пережиток. Но инспектор, несмотря на профессию, верующий и весьма набожный человек. Тогда как я, повидавшая жестокие смерти детей, жуткие смерти продажных женщин, нелепые смерти умных людей и несправедливые смерти людей хороших, побывав на ужасах войны в Индии, где выявляются лучшие качества врагов, и в аду тыла, где вылезают на свет пороки соотечественников и друзей, я перестала верить в милосердие бога. Но я не хочу расстраивать инспектора, и поэтому за всё время нашего знакомства я никогда не смеялась и не критиковала его веру. Человеку нужна мечта, из которой он черпает силы жить в современном мире зла и пороков. Когда меня одолевает грязь современности, я беру отпуск и еду в свой маленький домик с садом, где растут яблони с самыми вкусными яблоками. А так же вишни, крыжовник, сливы и смородина. В этом моём раю я отдыхаю. И мне не нужен ладан церкви, чтобы получить умиротворение и спокойствие или понять свою близость к богу. Это мне заменяют розы и пейзаж вокруг. Я не считаю, что при общении с ним нужны посредники. Но, если другим они нужны – это их дело.