» – пробормотала она.
– Dame un espejo, Jicky[6], – отчеканила Анна по-испански. Да, тут уж не отвертишься. И Жики принесла ей зеркало, вернее, зеркальце, одно из тех, которые зачем-то кладут в дорогие дамские сумки – в которое можно увидеть подбородок, рот, нос – все по отдельности. А также уродливый шрам, пересекавший ее высокую тонкую шею, и другие шрамы – на груди, на плечах, на животе…
– Как я буду танцевать с такими шрамами? – прошептала Анна по-русски.
Сиделка ахнула. Танцевать? Дай бог, если она сможет ходить после таких ранений… Жики не поняла слов Анны, но ощутила их смысл. Она села напротив, взяла тонкие, прозрачные ладони Анны и, глядя ей в глаза, отчетливо проговорила:
– Ты сможешь, дитя мое. Ты сможешь. Кто-то другой не смог бы – но не ты…
Анна с нежностью посмотрела на нее. Жики подумала, что до этого она никогда не смотрела на нее так – на старую преподавательницу, суровую и неласковую…
– Спасибо, Жики. Без тебя я бы, наверно, не выжила…
– Куда б ты делась, – проворчала дива. – С твоим-то характером! С такой силой воли ты через месяц снова будешь у станка.
– Буду, – кивнула Анна. – Но что делать с этим? – она провела рукой по шее. Страшный шрам протянулся от правого уха вниз, сантиметров на десять. Хирурги не особенно заботились о красоте этой лебединой шеи – они спасали ей жизнь. Шрам все еще был красным и особенно выделялся на белой, лилейной коже.
– Ничего, деточка, – Жики погладила ее руку. – Ничего. Существует пластика – все можно поправить…
Анна слабо улыбнулась. Она была в курсе стоимости подобных операций – на то, чтобы избавиться от множества уродливых рубцов, покрывавших ее тело, уйдут все ее сбережения – и то может не хватить. А на что она будет жить? Ведь неизвестно, когда она сможет выйти на сцену – если сможет когда-нибудь…
Ничего подобного Анна не стала произносить вслух – зачем разочаровывать Жики, она и так переживает. Ей следует самой справиться со всем.
– Жики, – произнесла она робко. – Хочу поговорить с тобой. Обещай не сердиться.
– Обещать не могу, – недовольно скривилась дива. – Если ты так начинаешь, значит, ничего достойного или умного я не услышу. Но говори.
– Я так благодарна тебе… Но сколько ты можешь сидеть подле меня? Тебе давно пора уезжать.
Жики решительно поднялась и встала перед Анной. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. На нем ясно читались обида и негодование.