– Для чего, батько, терпишь такую муку здесь, в темнице? – спросил после долгого молчания Сапега.
– Ради Бога, – эхом отозвался отец Иринарх, опустив голову.
А потом поднял свои лучистые глаза, полные жалости:
– Воротись, пан, в свою землю. Полно тебе разорять Россию. Не вернешься – убьют тебя здесь.
Выйдя от затворника, гетман Сапега долго молчал. Потом обвел глазами свое притихшее воинство:
– А ну, паны, пошли отсюда. В монастыре ничего не трогать. Поняли?
Поляки поклонились гетману, пряча в усах усмешку: «Что это, пан-то гетман старикашку безумного испугался?» Но вслух ничего не сказали.
А вскоре у кельи отца Иринарха стоял совсем другой вооруженный воин. С трепетом вступил он в темную келью, упал на колени перед затворником. Тот снял с себя один из железных крестов и вручил пришедшему.
– Прими это от меня, князь Димитрий. Крестом Христовым победишь врага. Ступай смело к Москве. Отсюда, от Ростовской земли, выйдет спасение матушке России.
Когда-то уходил от преподобного Сергия московский князь Димитрий Донской, неся в своем сердце благословение святого и надежду на победу над Мамаем. Теперь другой князь, Димитрий Пожарский, уезжал из Ростова, а в душе его звучали слова преподобного Иринарха: «Увидите славу Божию».
И слава Божия явилась. Войско князя Пожарского двинулось от Ярославля и освободило Москву.
А это что? Алеша вздрогнул от испуга. Он услышал крики, шум. Неужели опять поляки? Нет, это шумели монахи.
– Хватит ему здесь сидеть. Ишь ты, святой нашелся, железом обвесился. Народ к нему всякий шляется. Вместо Бога шуту гороховому кланяются, – возмущался престарелый монах с большим животом. – Пора его со двора долой. Ну, братья, помогите! – и он хватил плечом о дверь. Но она не поддалась. Несколько монахов бросились ему на помощь, и дверь распахнулась.
Двое кинулись внутрь. Вырвали из пола цепь. Затворника выволокли на свет. Беспомощно щурясь, он стоял, сгорбленный под тяжестью цепей и крестов.
– Иди, иди отсюда, шут! – послышались голоса.
Преподобный сделал несколько шагов. Ноги, непривычные к ходьбе, его не слушались. Он остановился, без сил прислонился к дереву.
«Как же так – поляки не тронули, а свои выгнали?» – звучало где-то в глубине души. Но вспомнилась вдруг огромная толпа на площади древнего города, и Он перед толпой – избитый, измученный. А глаза Его печально глядят куда-то вдаль. И гудит над площадью: