– И где ты только берешь её, а, Прокоп Силыч?
– Кх-м, – удовлетворённо крякнул мужик, – эт-ка напиток будущего! – он любовно похлопал по запотевшему боку кристалловской «Завалинки» и, подмигнув своему собеседнику, принялся разливать водку в витиеватые штофы богемского хрусталя.
– За что пьём?
– Да за твой Божий Промысел, – опять съехидничал Филимон Прометеевич, – ведь по-твоему выходит – моя дочь умерла именно по Божьей воле. Чем же ребёнок так Богу-то не угодил? Ведь ежели Господь ведает, что творит, то безвинные не страдали бы. А тут, куда ни глянь – злоба да мрак, зависть да корысть. Скажешь, Господь попущает? Да не попущает Он, а насаждает.
– Это как сказать, Филимон Прометеевич, – парировал мужик. – Может Господь смертью дитяти батюшку его наказывает – вас то-биш. А, может, ещё что – Бог весть.
– Вот именно! – подхватил тот. – Ну, за здоровье Господа нашего.
Франт осушил штоф и, закусывая заливной осетриной, посмотрел на собутыльника.
Мужик, как бы прислушиваясь к внутреннему голосу, застыл на несколько мгновений, затем выдохнул, опрокинул штоф, крякнул по обыкновению и, подцепив ложкой мелко нарезанного лангуста под бамбуковым соусом из китайского фарфорового блюда, произнес:
– Зря вы так, Филимон Прометеевич, ей-ей зря!
– Ты хочешь сказать, зря Господь злодеям благо посылает, а праведникам страдание? Согласен. Потому как злобе – злобово, а добру…
Долго бы, может быть, продолжался спор этот застольный, потому как у Прокопа Силыча и другая бутылочка припасена была, и закусь неплохая, но вдруг тёмные образа в углу крохотной московской кухоньки вспыхнули радужным переливом и собутыльники замерли, ошарашенные зрелищем.
Филимон Прометеевич так и не успел донести до рта серебряную вилку с насаженным на неё каргопольским солёным рыжиком, а Прокоп Силыч безуспешно пытался подняться из-за стола и сквозь побледневшие губы смог выдавить только «Господи, помилуй!»
Меж тем свечение становилось весомей и ощутимее, будто солнечный вихрь ворвался в это утлое жилище, развеяв темноту, осколки которой спешно расползались по углам.
– Истинно говорю вам, маловеры! – прозвучал вдруг в кухоньке голос, показавшийся собутыльникам громом небесным. – Истинно говорю вам: покайтесь пока не поздно. Да ступайте с рассветом к дубу, что стоит в трёх верстах от городской заставы, да залезайте в дупло его, да сидите тихо весь день и слушайте…