— Почему я должна не прислушаться к вашему совету? — искренне изумляюсь я.
Стараюсь не выказывать беспокойства, но тело подводит. Ладони и лоб мигом становятся мокрыми. Злюсь сама на себя, не сводя взгляда с человека, принёсшего непонятные вести.
— В общем, там твоя мама одумалась. Ради тебя или Миланки, для дела неважно. Но это шанс. Хороший шанс заручиться её поддержкой и открыть ей глаза на того, с кем она продолжает жить. Если она присоединится к твоим показаниям, Анют… — полковник говорит что-то ещё, а я его не слышу. В ушах вновь воет тревожная сирена.
Это же… это же мама.
— И что вы хотите? — не слыша ничего вокруг, я спрашиваю о самом главном. Старательно контролирую тембр голоса, чтоб в него не пробрались тревожные нотки и отголоски намечающейся паники.
— У Прохорова остались некоторые вопросы. Тяжёлые вопросы, Анют. — вздыхает Николай Петрович, кося растерянным взглядом в сторону плиты.
Картошка! Да чтоб меня!
Снимаю с огня сковородку. Ставлю её на другую конфорку. Откладываю в сторону деревянную лопаточку, а сама наблюдаю за мужчинами в отражении рядом стоящей кастрюли. Макс подаёт отцу какие-то знаки, которые я не могу разгадать. Отец отвечает ему небрежным взмахом руки.
Всё-таки гаденько немного. Не ожидала, что за моей спиной, как в буквальном, так и в переносном смысле, будут переговариваться или даже договариваться о чём-то.
— Вы предлагаете на допрос позвать мать? — дрогнувшим голосом интересуюсь я, медленно оборачиваясь. — Или пригласить их всех сюда?
— Сюда не стоит. — протестует любовь всей моей жизни. — Никто пока не знает, где ты. Пусть на какое-то время это так и остаётся.
— Да. Возможно, именно поэтому твоя мама бьёт тревогу. Где ты и что с тобой… Ей же ничего не известно.
Сжимаю здоровую руку в кулак и заставляю себя терпеть до последнего.
— Моя мать бьёт не только тревогу. — ехидно усмехаюсь, медленно расслабляя руку. Приятное покалывание в пальцах от ушедшего онемения остужает пыл. — Вы можете мне гарантировать, что не повторится ничего из того, что уже было? Причём тоже на допросе вроде как и при том же следователе?
— Боже, — выдыхает Максим, — Что у тебя дома происходило? Давай и на неё напишем заявление? Она мигом заткнётся!
Любовь к матери всё ещё жива. Я ощущаю её по волне негодования и злости, расплескавшейся внутри меня после слов младшего Лядова.