Наверное, я задремала или ушла слишком глубоко в себя, потому что из какой-то параллельной реальности меня вывел хлопок дверей.
Приехали.
Макс помогает мне выбраться из машины. Только вот я не вижу в упор торца здания. Мы остановились у каких-то мусорных баков и рядом с тёмной, с облупившейся краской, дверью двухэтажного здания.
Пока иду, считаю окна и прикидываю направление. Очень быстро прихожу к выводу, что это что-то вроде запасного входа в тот же райотдел.
Не ошибаюсь. Меня ведут хоть и незнакомыми коридорами, но в той же стилистике и цветовой гамме, что и виденные мной коридоры с центрального входа.
— Мы будем рядом, Анют. — только сейчас я чувствую самый чистейший ужас.
Наивная и глупая, я отчего-то решила, что они будут со мной. Рядом. Не за стеной или стеклом, а именно рядом.
Распахнувшаяся сбоку дверь не даёт мне поддаться панике и вырваться наружу мольбам об участии хотя бы одного из Лядовых.
Как я вообще могла всё это затеять, думая, что хоть с чем-то в состоянии справиться самостоятельно? Да мне страшно до одури!
— Входи, Поплавская.
Ненавистный мной Прохоров выглядывает из-за полуоткрытой двери.
— Ты справишься. — шепчет Макс, отступая от меня.
Мне остаётся только сделать шаг вперёд. Именно так я и поступаю, напоминания себе, что возврата уже нет. Я сожгла почти все мосты, что могли бы привести меня обратной дорогой, а те, что не сожгла, выжгу сейчас дотла. Я обязана.
Вхожу в светлый кабинет. Меня неприятно удивляет, что очень похож на комнату для настоящих допросов. Как в фильмах. Металлический стол. Металлические стулья с плоскими сиденьями. И… зеркало во всю правую стену.
— Ань…
Мама… Сердце останавливается. Она выглядит уставшей и измотанной. Под глазами залегли тени, а губы упрямо поджаты. Растрёпанный, такой привычный мне, пучок тёмных волос на голове.
— Надеюсь, вас можно оставить наедине на пару минут? — ухмыляется следователь.
— Как же стыдно… — мать прячет лицо в ладонях, и я почти верю раскаянию, звучащему в её голове.
Но стоит дверям закрыться за Виталием Евгеньевичем, как все мои сожаления и стыд улетучиваются в один короткий вопрос:
— Девочка моя, зачем ты это делаешь?
Она не понимает…
Я не верю, что она не понимает. Не хочу в это верить.
— Ты знаешь, зачем. — сдержанно произношу я, поправляя фиксатор на шее.