Все это я рассказывал на веранде Паше и Ангелине после сытного ужина, за чашкой горячего черного, как деготь, чая, который умело заварил Павел. «Чтобы лучше бдеть ночью», – как он выразился.
Наша беседа струилась, как чистый лесной ручей, искрясь в лунных отблесках, приукрашенная мужской ложью с крепко подсоленным юмором. Лина давно ушла в свою комнату, а мы все сидели и разговаривали под огромным звездным небом, курили «Парламент» и рассказывали о себе всякие забавные истории из прошлой жизни.
Павел отслужил в свое время семь лет в десантуре. Вначале срочную, затем пять лет прапорщиком. Поучаствовал в кавказской мясорубке… Был ранен при зачистке какого-то горного аула. «Вышиб дверь ногой, а там растяжка».
– Хорошо, что только в ноге осколки заблудились, – смеялся он. – А после службы здесь вот уже больше года баклуши бью. Ты, я вижу, Слава, выпить не дурак. Удар держишь с «зеленым змием». Жена не пресекает случаем?
– Да развелся я, Паша. Уже пять лет тому будет.
– Из-за этого дела? – спросил он.
– Да нет вроде. Я тогда меньше на грудь брал, но больше отсутствовал. Служил в авиации Северного рыболовного флота. Ну и, как это часто бывает, не только с флотскими… Короче, жена подала на развод, я психанул и дал согласие. Вот после развода и сошел с катушек – до того, что из авиации списали «по собственному желанию»… Квартиру разменяли. Она к матери в область, а я в Люблино остался. Как разъехались, так я ее больше и не видел.
– А моя вот на сносях, девятый месяц пошел, наследника жду, – сообщил он.
Уже глубоко за полночь Павел проводил меня в небольшую комнату под самой крышей, единственное окно которой выходило на лес. Сам он расположился на первом этаже в холле. «На боевом посту», – как он выразился по поводу своего ночного бдения. Было похоже, что за полтора года работы охранником он как бы врос в семью и был здесь больше, чем своим. Как в армии или на корабле, он был свой в деле, но насколько свой, я тогда еще не знал.