иппонба-гэта, случалось, расхаживали по сцене особо ловкие
актеры, восхищая публику своей изысканной походкой – или записные
щеголи Акаямы, согласные лучше остаться калекой на всю жизнь, чем
испачкаться в грязи.
– Ты в этом ходишь? – выдохнул
я.
– Хожу, господин.
– Всегда?
– Всегда, господин.
– Завтра же куплю тебе нормальную
обувь. В твоих только хурму с веток доставать.
– Не делайте этого,
господин.
– Почему? Мне не жалко
денег.
– В другой обуви я не могу ходить,
господин. В другой обуви я спотыкаюсь.
Он спотыкается. В другой обуви,
значит, спотыкается, а в этой порхает как птичка. И грязь к носкам
не липнет. И «зуб» встает на место от легкого хлопка. Если остатки
саке еще бродили у меня в голове, то сейчас весь хмель выветрился
без остатка.
– Сними маску, – велел я.
– Не надо, господин.
– Почему?
– Это лишнее.
– Ты у меня не первый слуга. Думаешь,
в моем доме не видели безликих? Снимай, ты не можешь все время
ходить в маске. Тебе надо есть, спать…
– Позвольте мне остаться в маске,
господин.
– Снимай! – рявкнул я, теряя терпение.
– Немедленно!
Он подчинился.
Во дворе воцарилось потрясенное
молчание. Первой его нарушила неугомонная Каори.
– Какой! – взвизгнула девчонка, не в
силах сдержать восторг. – Какой красивый!
Безликий? Если я ждал появления
омерзительной массы, серой и губчатой, заменяющей каонай утраченные
черты лица, я непростительно ошибся. О, у Барудзироку Широно было
лицо! У него было лицо, которое следовало прятать под маской карпа
с еще большей тщательностью, чем это делают каонай.
Кожа Широно была ярко-красного цвета.
В сумерках она выглядела багровой, как если бы слуга кипел от
ярости, не имеющей выхода. Казалось, в любой миг Широно готов
сорваться, забыть о приличиях и ударить тебя чем-нибудь по голове.
Ощущение усиливалось, едва на тебя падал его бешеный взгляд.
Возможно, бешенством тут и не пахло, просто глаза Широно вылезли из
орбит так далеко, что их блеск внушал собеседнику безотчетный
страх. Страх усугублялся еще и тем, что из-под губы Широно, даже
когда он не открывал рта, торчали кончики клыков, острых и
блестящих.
А нос? Всем носам нос! Длиной в
ладонь, не меньше, этот нос словно был создан для того, чтобы
прятаться от насмешек под длинной рыбьей маской. На свой
восхитительный нос Широно мог бы повесить пять, а то и шесть
шнурков с монетками – и клянусь, ни один шнурок не соскользнул бы
на землю.