— Че? Это… как это? — только и выдавил он. — Ты че не сдох?!
— Вот об этом и будет наш разговор! Не желаете поверить в
сказку?
Ганс очнулся от тряски.
Голова раскалывалась, земля и трава плыли зелено-коричневыми
пятнами. К горлу подкатывала тошнота, становилась всё сильнее с
каждым шагом бредущего следом за Энши коня.
Не сдержав тихого стона, Ганс выпрямился в седле и тупо
уставился на рыжий затылок своего спутника. Подопечного. С защитой
которого он, один из лучших, так позорно не справился.
— Очнулся? — Энши обернулся и лениво окинул паладина взглядом. —
Тебе сильно досталось, лучше останься в седле. Мы, вроде, почти на
месте.
Ганс встретил взгляд спутника твердо, хотя не без вины. И
внутренне выругался. После слов той девчонки у трактира паладин
нет-нет да ловил себя на том, что глаза Энши действительно какие-то
не такие. Необычный огненный цвет Ганс давно списал на ритуал, но
саму силу этого взгляда стал замечать лишь сейчас. Должно быть,
из-за сказок проклятого Энши он стал слишком мнителен.
— Скажи, что разбойники? — хрипло спросил Ганс, лишь сейчас
замечая на одежде Энши уже высохшие бурые пятна. — О нет, ты
ранен?!
— Пустяк. С четверкой я разобрался. Ты хорошо их помял, от меня
атаки не ждали… Считай, повезло.
— Ты утаил, что владеешь мечом?
— Что-то могу, если прижмёт.
— Подобное следует говорить сразу. Ведь я обязан…
— Ой ли? Подумай сам. Я бывший заключенный — вряд ли безобидный
ребёнок.
— И ты смел утверждать, что тебя заперли без причины? Смел
порочить имя Его Императорского Величества?
Энши вздохнул и снова обернулся. Но в его взгляде на этот раз
скользила обидная жалость, как к умалишенному:
— Одно мешает другому? Да ну? У тебя меч не для красоты, но
что-то за решетку ты не торопишься.
Ганс предпочел промолчать. Уж слишком хорошо у Энши был подвешен
язык — такое чувство, что любой разговор он сможет завести именно
туда, куда ему нужно. Да ещё и так убедительно. Но кое-что паладин
игнорировать не имел никакого права:
— Ты спас мне жизнь, хотя мы не очень ладим. Прими мою
благодарность. Я в огромном долгу.
— Именно так, — на губах Энши мелькнул и тут же исчез довольный
оскал. — Не забывай этого.
— Такое не забывают.
— Кто знает… Вы, люди, прекрасно умеете забывать.
К своему удивлению, Ганс услышал в этой фразе не издевку, не
подколку и не вечную насмешку, что так часто слетали с губ рыжего
спутника. В этих словах Энши далеким отзвуком сквозила застарелая,
но вовсе не исчезнувшая горечь. Такая, какую вряд ли разыграет даже
самый лучший бард ради самого лучшего своего сказания. И Ганс
невольно спросил: