За широким позолоченным иконостаса
его уже ждали. Игумен, задумчивый и удрученный, стоял в облачении
рядом с аналоем. Седые волосы его каскадами падали на согбенную
спину. Лицо в отблесках свечей казалось бледным и желтым. Глубокие
морщины на лбу и вокруг рта от дрожи огня походили на маленьких
змей.
Деваст перекрестился и сказал:
— Отец, изволили вы звать меня?
— Да, — Мирча махнул рукой, не
отрывая глаз от раскрытого фолианта на аналое. — Погодь. Дай
кое-что закончить.
Он взял перо и макнул его в чернила.
Сделал короткую запись в фолианте. Любопытство было грехом — Деваст
это прекрасно ведал, однако не смог удержать себя. Вопреки
настояниям окружающих, подчиняясь чувству какого-то неодолимого,
мучительного интереса, он бессознательно вгляделся в то, что игумен
записал. Сегодняшний год напротив имени неизвестного валахийского
священника. Это метрическая книга?
— Вопрос у меня к тебе есть, —
заговорил Мирча, не дав Девасту ни секунды поразмыслить. — Помню,
сообщал ты мне, что нет за душой у тебя никого. Ни семьи, ни
детей.
— Это так, — кивнул послушник. — До
сих пор был сиротой. А зачем вы спрашиваете?
Мирча отложил перо и закрыл
книгу.
— Письмо к тебе пришло, — сказал он,
обернувшись и впервые посмотрев Девасту в глаза. Что-то осторожное
и проницательное мелькнуло в его взгляде. По спине у послушника
прошел холодок.
— Письмо? — он не принял эту новость
всерьез. Кто мог писать ему? Здесь, в Констанце, у него не было ни
друзей, ни знакомых, никого, кто связывал бы его с забытым
прошлым.
Однако Мирча не шутил.
— Вот оно, — игумен протянул руку к
стопке бумаг рядом с аналоем и вытащил оттуда запечатанный
пергамент. Деваст взял его и, вчитавшись в расплывшиеся каракули на
обороте, потерял равновесие — не только духовное, но и
физическое.
— Откуда?..
— Нет адресанта. Одна печать.
Отшельник ощупал красный сургуч
пальцами, словно не веря в то, что он настоящий. Два крыла ангела —
кажется, Деваст уже видел этот символ раньше, но при каких
обстоятельствах и где, вспомнить не мог. Прокля́тая контузия! Из-за
нее вот уже столько лет Деваст не способен был вернуть целостные
воспоминания о том, где служил и в чьем полку ходил. Словно школяр,
заучивший одно четверостишие из длинной лирической оды, он только и
знал, что до вступления в ряды верующих состоял в столичной армии,
участвовал в столкновении с южанами, где получил тяжелое ранение в
голову. Все, что происходило после этого, было как в тумане.