Весь день группа занималась привычными экспедиционными делами.
Разобрав палатки и демонтировав пищеблок, путешественники компактно
укладывали их в хитинопластовые мешки, а затем, ухватив поклажу за
лямки по углам, вчетвером, сопровождаемые одной вооруженной
охранницей, летели к месту очередной ночевки.
Таким же образом переносили и чехол с думателем. На этот раз его
носильщиком была и Ливьен. И, как обычно в процессе его
транспортировки, Сейна, державшая мешок с одного из углов,
причитала:
– Девочки, девочки! Только осторожней! Он плохо спал этой ночью,
и сейчас ему дурно. Переднюю сторону повыше! Еще выше, у него
преджаберья затекают... Все, все, стойте, он больше не может,
давайте, спустимся, передохнем!.. – Она буквально обливалась
слезами.
– Отставить нытье! – по обыкновению рявкала Инталия, которая
тоже всегда участвовала в его переносе. – Остановка только в
лагере! – А затем, помягче: – Ничего, отлежится...
Ливьен понимала, что для координатора главное – не допустить
возможность похищения думателя, а его самочувствие интересует ее
постольку-поскольку. Случись думателю погибнуть, координатору,
конечно, пришлось бы ответить перед Советом по всей строгости
военного времени. Но утеря его живым – преступление много большее.
Хотя не ясно почему, ведь общаться-то с ним все равно может только
один единственный оператор...
Так, с причитаниями и окриками, драгоценный груз без остановок
был доставлен к месту. Сейна тут же упала на колени, расстегнула
мешок, откинула передний клапан флуонового чехла и, утерев краем
крыла свое заплаканное лицо, приникла лбом к поросшему шелковистой
щетиной морщинистому надлобью думателя – чуть выше жвал.
На этот раз Ливьен не полетела обратно, а, руководствуясь боевым
расчетом, встала на охрану возле Сейны и ее питомца. Не в первый
уже раз наблюдала она эту сцену, почему-то казавшуюся ей
одновременно и трогательной, и непристойной. Закрытые глаза Сейны
обрамились синеватой тенью. Ее удивительно красивое беззащитное
лицо стало бледно-желтым, как воск, и приобрело выражение то ли
боли, то ли – мучительного сладострастия. Время от времени по нему
пробегала судорожная рябь, и в такие мгновения Ливьен казалось, что
это – начало агонии.
Но нет. Как и всегда, все закончилось без осложнений. Минуло
около получаса, и Сейна, обессиленная, отползла в сторону.
Свернувшись калачиком, она моментально провалилась в глубокий,
похожий, скорее, на обморок, сон. А оживший думатель начал шевелить
жвалами, требуя пищи. Но кормить его в этот момент инструкцией
строго запрещалось.