Я тогда совершенно забыла о моём сундуке. Я решила развлекаться по полной: моя последняя электричка давно ушла; мама по телефону ответила, что посуду и полы помыл папа, а теперь они смотрят фильм и ложатся спать и меня сегодня уже не ждут (я сказала, что хотела бы переночевать у одноклассницы); ноги мои были совершенно сухими… В таких царских условиях можно позволить себе спокойно побегать по ночному посёлку – с фонарём, за Шариком, в чужих сапогах, в своё удовольствие.
Шарик нырнул под чью-то калитку. Через секунду лапы его весело затопали по незнакомому крыльцу; он вертелся волчком, приклеив нос к дощатому полу; хвост его вращался вертолётным пропеллером перед взлётом. Потом он сбежал со ступенек и, встав на задние лапы, попытался несколько раз дотянуться носом до ближайшего к крыльцу окна. Его передние лапы отчаянно царапали стену дома. При этом пёс беспокойно повизгивал.
Окно, под которым бесновал Шарик, казалось с улицы абсолютно мёртвым. Вообще весь скромный домик крепко спал – либо до следующего утра, либо до майских праздников. Но Ирина и не думала отзывать пса обратно. Она выключила фонарь и жестом пригласила меня к узкой дыре в соседнем заборе. Я поняла, что она планирует подойти к дому с глубокого тыла.
Шарик наших перемещений не понял – бедный пёс решил, что мы уходим, предоставляя ему самостоятельно разрешить задачу по поимке обнаруженного врага.
Он стал оглушительно лаять на нас, уходящих, и на чёрное окно дачи. Тогда в недрах дома что-то громыхнуло. Мы с Ириной переглянулись: Ирины губы расплылись в блаженной улыбке.
– Что и требовалось доказать, – шепнула она, протискиваясь через штакетины на чужой участок.
Мы сели в засаду в скромном дровяном сарайчике, примыкавшем к вражескому дому. Поленница поражала своей первозданной ровностью.
Через минуту к нам на колени запрыгнул мокрый Шарик, облизав счастливым языком наши лица, наши уши и даже наши шеи. Завершив свой обряд целования, он умчался через сад к задней калитке.
– Это и есть их «чёрный ход», – сказала я в пол голоса.
«Вот молодец пёс: дело сделал и смылся! Всё-таки у животных как-то определённее поступки, как-то в выборе своём они не затрудняются. Решил и сделал! А мы? Вечно сомневаемся, вечно анализируем, вечно вынуждены советоваться с родителями… И всё равно выходят истории с продолжением. Не можем мы вовремя встать и уйти…» – размышляла я. – «Может быть, завтра снегиря увидеть удастся, хорошо бы самца – он румянее, у самок брюшко совсем не яркое, только чуть тронутое алой краской…».