Евангелие он раскрыл аккуратно, бережно и неспешно, наслаждаясь
скрипом новенькой обложки и гладких, еще не изношенных
страниц, – с момента обретения Курт использовал книгу лишь по
прямому ее назначению, а именно для получения святого слова, что
происходило за эти неполных три месяца, надо признать, нечасто. Он
внезапно подумал, что не знает, надо ли сейчас, перед началом
работы, прочесть какой-нибудь прилагающийся к случаю стих;
в академии были преподаны только навыки шифрования сами по
себе, но этого – никто не объяснял. Ничего, кроме пригодного
на все случаи «Benedices, Domine»[16], ему в голову не
пришло, и Курт взялся за перо.
На работу с текстом запроса он истратил, вероятно, не один час;
не сказать, чтоб забылось то, чему учили, но все же эта часть
математических наук давалась ему с некоторым усилием. «В этом
главное практика, – утешал обычно наставник, возвращая
исчерканный исправлениями лист с зачетной работой. – Но
ничего: зато, даже если не поймут свои, враг уж точно ничего не
разберет». Сейчас Курт надеялся, что все сделал правильно;
и если с текстом он справился, согнав семь потов, то с
зашифровкой карты с пометкой места встречи – наверное, все
семьдесят. Когда, пересмотрев и перепроверив все еще и еще раз, он,
наконец, решил, что работа завершена, за окном вместо черного неба
с пятном луны была уже серая полумгла надвигающегося утра, а свеча
прогорела почти до самой плошки. Уже тонущего в лужице горячего
воска фитилька хватило как раз на то, чтобы расплавить сургуч и
запечатать аккуратно сложенное письмо.
Курт, поднявшись, потянулся, распрямляя затекшую поясницу, шею,
сжал и разжал кулаки, разминая пальцы; затушив свечу, убрал
письменные принадлежности обратно в сумку, сунул за отворот куртки
письмо и вышел в тихий, безлюдный коридорчик. За дверью комнаты
трактирщика, тоже находящейся на втором этаже, слышались полусонные
шаркающие шаги и отчаянные, с подвыванием, зевки – толстый
Карл, судя по всему, уже пробуждался, готовясь к долгому дню,
полному забот.
У самого Курта забот сегодня было не меньше, и одна из них, едва
ли не самая главная, – выйти на дорогу, пролегающую мимо
Таннендорфа. От отца Андреаса он уже знал, что именно по ней жители
нескольких деревень и поместий, отстоящих дальше на юго-запад,
везут на большой рынок свои товары; хорошо, подумал он, сходя с
лестницы на первый этаж, что сейчас начало августа, – кое у
кого уже вполне есть с чем ехать на торжище, и навряд ли придется
ждать долго. В другое время мог просидеть у этой самой дороги не
один день…