«Кляузы» – так и подмывало майстера инквизитора подсказать;
Курт молча кивнул – то ли «да, точно надоело», то ли «спасибо,
принял к сведению».
– Тут кое-что так написано, – священник заторопился,
кажется испугавшись, что собеседник сейчас развернется и уйдет, а
некий важный вопрос останется без прояснений, – тут я писал…
понимаете, ведь грамотных-то у нас не так уж много… я б сказал
крайне мало… на что им… так они ко мне на исповедь и просят, чтоб я
записал… Я записывал… Правильно? – с надеждой уточнил тот,
посмотрев на Курта почти страдающе.
– Правильно.
По сути, это и впрямь было правильно. Наставники особенно
упирали на то, чтобы будущим следователям не вздумалось отправлять
в печку все, что им может показаться незначительным, глупым или
вовсе абсурдом. В любом, даже самом бессмысленном сообщении,
повторяли они, может вдруг оказаться часть правды либо след к
событию, которое сообщавший увидел не полностью, недооценил или
неверно понял, но которое имеет значение. Правда, в том, что в
стопке, которую он держал в руках, отыщется что-либо подобное, Курт
сильно сомневался.
Все оказалось именно так, как он и предполагал: узнав, что
неподалеку появился представитель Конгрегации, население деревеньки
(маленькой, скучной и замкнутой) ухватилось за возможность
поквитаться с врагами и заодно развлечься. Снова усевшись за стол,
у которого он провел все сегодняшнее утро, Курт для начала пробежал
глазами все тексты по диагонали, вылавливая фразы о старухах и
женщинах, определенных словом «ведьма» (в одном из писем
упоминалось мужское имя, рядом с которым стояло
«молефег»), и отложил их в сторону. Во вторую стопку
(намного тоньше) легли донесения о кошках, собаках, птицах, мышах и
прочей живности, ужасно подозрительно выглядящих и невыносимо
портящих жизнь. В третьей стопке, самой тонкой (две записки), были
сообщения абстрактного характера, с которых Курт и начал;
в первом намекалось, что стоит присмотреться к высохшему
клочку леса позади деревни («ни листка, сколько себя помню, и по
ночам там жутко ухает»), а второе призывало разобраться, не
является ли неурожай трехлетней давности дьявольскими кознями.
Над оставшимися двумя стопками он некоторое время сидел в
задумчивости – обе раздражали одинаково, и обе не было
никакого желания читать; наконец, опустив веки, Курт поводил
пальцем в воздухе и указал вслепую на стол. Открыв глаза, он
обнаружил, что указующий перст завис над первой стопкой, и,
вздохнув, принялся за чтение.