– Я и тебя в ней не вижу.
– Потому что служба под твоим началом – подвиг более
жесткий, нежели любое отшельничество.
– Но если всерьез, Бруно? Тогда – я видел то, чего не
увидел ты. Тогда – ты не увидел главного. Так почему?
– Я видел достаточно. И чудо отца Юргена, и все случившееся
с нами – не одно лишь это вот так внезапно вбросило меня в
монашество. Просто это было последней каплей… А, – отмахнулся
помощник с напускной легкомысленностью, – тебе все одно не
понять. Ты кивнул, принял с благодарностью дар новопрославленного
мученика – и пошел по жизни, как ни в чем не бывало; ты хоть раз
использовал эти четки по назначению? Разумею – для молитв.
– Ты удивишься.
– Не сомневаюсь… Прекрати коситься на светильник, –
сострадающе попросил Бруно. – Он стоит от тебя на вытянутую
руку.
– Чуть ближе, – возразил Курт, размяв пальцы, и
помощник нахмурился:
– Ты что задумал?
Он не ответил, молча смерив взглядом расстояние до глиняной
плошки, глядя на чуть подрагивающий на сквозняке огонек пристально;
Бруно понизил голос:
– Не надо.
– Никто не заметит, – улыбнулся Курт, сдвинув левую
руку чуть ближе к светильнику, и, переведя дыхание, рывком
распрямил сжатые в кулак пальцы, словно сгоняя присевшую на фитиль
бабочку. Огонек склонился в сторону, дрогнул и снова распрямился,
продолжив гореть, как прежде.
– Зараза, – выговорил Курт недовольно; помощник
покривился, скосившись на него с укором:
– Господи. Тебе через месяц с небольшим шандарахнет
двадцать семь, а ты ведешь себя, как ребенок.
– Nisi efficiamini sicut parvuli, non intrabitis in regnum
caelorum.[7]
– Еретик.
– Святоша.
– Отвали.
– О, – удивленно отметил Курт и, вздернув с пола
дорожную сумку, установил ее на колени, пытаясь раскопать что-то в
ее недрах.
– Что ищешь?
– Особую книжицу, – пояснил он серьезно. – Я
помечаю в ней те дни, когда тебе случается заговорить, как
нормальному человеку. Какое сегодня число?
– Тридцатое января, – буркнул помощник. – День,
когда меня одолело искушение совершить грех смертоубийства.
– Мелочевщик, – фыркнул Курт пренебрежительно и
отставил сумку снова на пол, выложив на столешницу плоскую
шкатулку, покрытую клетчатой двухцветной глазурью. – Решил
убивать – убивай с размахом. К примеру, целыми армиями…
Партию, – почти приказал он, высыпав из шкатулки крохотные
костяные фигурки, и, зажав в кулаках по пешке, приглашающе
кивнул. – Выбирай. Пока явится наш ужин, я успею искромсать
твоего короля в капусту.