«una banda di briganti»[15], не
один год делившая с ним упомянутые приключения, опасность и
добычу.
Однако, как известно, удача не имеет обыкновения подолгу
пребывать в одном обиталище и может совершенно нежданно, подобно
дикой птице в открытой клетке, вспорхнуть и исчезнуть. Фортуна
покинула синьора Сфорца внезапно и беспощадно: очередное поручение,
обещавшее завершиться легко и без особенного напряжения сил,
оказалось работой сложной и даже (впервые!) неисполнимой. Противник
был куда многочисленней, нежели ожидалось, гораздо лучше обучен,
чем можно было предположить, и дело, которое должно было пройти
тихо и быстро, обратилось затяжным, жестоким, кровавым побоищем,
подобного которому видавший виды наемник еще не знал. Потерявший
всю группу, чудом возвратившийся к жизни после тяжелого ранения, но
не оправившийся от душевного потрясения, Гвидо Сфорца решился
покинуть грешный мир и удалиться в монастырь, дабы там залечивать
духовные раны, хотя ради укрытия в каменных стенах пришлось
выложить кругленькую сумму.
Время, однако, шло, волнения стерлись, душевная боль утихла,
пережитое сгладилось в памяти сердца, и на смену жажде покоя пришло
желание жизни, причем по возможности не хуже, чем у других.
Проведший уже довольно внушительное время внутри церковной системы
и кое-что в ней уразумевший, синьор Сфорца двинулся по скользкой
дорожке духовной иерархии вверх, насколько позволяли его
возможности, в том числе и приобретенные за годы беспокойного
наемнического бытия. За устроение своей судьбы служитель Господень
взялся с воодушевлением, щедро раздавая взятки, тумаки и
отравленные вина, добросовестно замаливая после каждой стадии
своего подъема все накопившиеся прегрешения, со вздохом припоминая
прежнюю жизнь и внутренне разрываясь между мечом и крестом.
Обретя таким образом кардинальский чин, новоявленный пастырь в
процессе своих карьерных восхождений постиг непреложную и
неприятную истину, состоявшую в следующем: итальянское церковное
сообщество явно отстоит далеко от идеала, каковым должно было бы
являться. Невзирая на неотвратимо воскресающую память о былых
приключениях и вновь пробуждающуюся тягу к оным, синьор Сфорца
рисковал стать одним из самых благочестивых кардиналов, однако
глубокая и темная змеиная яма, каковой являлось кардинальское
сборище и папское окружение, не могло дать к этому ни условий, ни
даже повода. Уйти от этого мира снова было идеей не лучшей, встать
в своем смешном благочестии против всего высшего духовенства, давно
по сути и крови французского и позабывшего о церковном единстве —
глупо и опасно, провоцировать очередное восстание — бессмысленно,
однако засидевшийся в покое дух требовал действия, а успевшая
проникнуться верой душа — справедливости.