– Просто забери его в свою комнату. Я уже к темноте привык;
уж по крайней мере кровать в комнате найду.
– Во всем есть хорошая сторона, – улыбнулась Нессель
ободряюще и, поднявшись, осторожно взяла светильник. – Доброй
тебе ночи.
– Да уж… – пробормотал Курт тоскливо, невольно
покосившись в окно, на засыпающий притихший город.
Бамберг погрузился в сон быстро и как-то разом; в отличие
от многих городов, в коих доводилось побывать до сего дня, здесь,
видимо, не в чести были поздние гуляния – ни единого голоса не
доносилось из распахнутого окна, не шаркали подошвы припозднившихся
прохожих, не было слышно даже постояльцев в трапезном зале. С
наступлением темноты город будто бы остановился, как часы, из
которых вынули ведущую шестерню.
– Тут, небось, еще и на улицах не грабят… – шепнул
Курт себе под нос, поудобней улегшись на подушке и закрыв
глаза. – Всё-то тут не как у людей.
Уснуть удалось лишь сознательным усилием – умение, которому он
был благодарен не раз и не десять за свою жизнь; мозг, утомленный и
перегруженный мыслями, точно вьючный верблюд тюками, отказывался
отрешаться от реальности и даже на грани сна все еще пытался
раскладывать по воображаемым полочкам и переваривать полученную за
день информацию. В забытье, более-менее напоминающее сон, удалось
себя буквально вогнать лишь хорошим пинком.
Смутная дрема была похожа на туман, никак не желала отгородить
сознание от окружающего мира всецело и в конце концов отступила
совершенно. Курт продолжал лежать с закрытыми глазами, надеясь, что
сон вернется, однако старые проверенные приемы не помогали;
мысленный отсчет, обычно позволявший отгородиться от внешнего мира,
больше нагружал мозг, чем расслаблял, зудящий над ухом комар не
звенел – гремел оглушительно, словно рев боевого рога, каждая
неуместная складка или вмятина подушки ощущалась, точно каменная, и
даже звук собственного сердца казался громким, как кузнечный молот.
Не давал покоя и еще какой-то звук – знакомый, узнаваемый, но
непривычный; классифицировать его никак не удавалось, но четко
осознавалось, что здесь, в этой комнате, рядом, – ему не
место…
Курт открыл глаза, усевшись на постели и глядя сквозь темноту в
сторону двери смежной комнаты, занятой Нессель; полминуты он сидел
неподвижно, вслушиваясь, потом медленно, осторожно ступая,
приблизился к приоткрытой створке и остановился на пороге,
замявшись. Лесная ведьма лежала, уткнувшись лицом в подушку, и
плакала – без истерики и всхлипов, тихо, обреченно и безысходно.
Курт, помедлив, все так же тихо прошел в комнату, осторожно присел
на край постели и молча опустил ладонь на плечо Нессель; та
вздрогнула, на миг задержав дыхание, но к нему не обернулась, лишь
еще сильнее сжалась в клубок.