Вова сделал каменное лицо. Обиделся. Марина смотрела на него и думала: «Нет, это поразительно, до чего странный малый! Он живет, как хочет, с кем хочет, где хочет. А я должна растить его ребенка, ухаживать за его любимой огромной псиной, встречать его, распрекрасного, с объятиями, когда ему вздумается, при этом выполнять не супружеские не обязанности. Я прожила с ним несколько лет и до сих пор не могу понять, неужели он действительно такой, зачерствевший донельзя эгоист? Нет, ну то, что дурдом по нему плачет, это однозначно. Допьется. Но я его, оказывается, смогу предать! Он фактически нас бросил, а я его, видите ли, могу предать!»
– Вова, иди домой. И не приходи к нам больше, пожалуйста. И еще. Ты не всегда будешь молодым и здоровым. У тебя две дочери, две оставленные тобой женщины, которые заботились о тебе. Мать умрет, и ты сопьешься. Ты останешься один и никому не будешь нужен, старый, нищий и больной. Поэтому цени сейчас то, что тебе дает жизнь. Еще не поздно, еще есть время.
Елизавета Ильинична умерла в восемьдесят девять лет. После Маринки Володя два раза был официально женат, и снова, оба раза, на Маринах. Обе женщины не смогли с ним прожить и двух лет. Вовчик несколько раз сходил с ума в белой горячке, его уволили с работы, потому что помимо запоев, на которые долгое время начальство закрывало глаза, у Володи развился страшный склероз, в пятьдесят он выглядел больным, много старше своих лет, мужчиной. В шестьдесят он одряхлел и спился окончательно, живя на свою небольшую пенсию и не покупая ничего кроме водки, хлеба и молока.
***
– Мама, а Оля была крещеной?
– Нет, ты что! Тогда ведь нельзя было. Пашку тайком бабка дома крестила, чтоб в парткоме не узнали. Узнали бы – карьеры не видать. Сидели бы с голой жопой сейчас.
– А тебя кто учил молиться?
– И мать, и баушка. Я так ее называла, баушка Параскева. Я ее больше, чем мать, помню. Она очень набожная была. Меня учила перед сном всегда подушку крестить, прежде чем лечь. Сказки мне читала. Помню образок в комнате в углу, лампадку. Молилась там. Мать моя Пелагея умерла, когда мне шестнадцать было. Отца почти не помню, тоже рано умер. Параскева и растила. А маленька была, голодно было, так баушка жевала хлебный мякиш, заворачивала его в марлю и давала мне вместо соски сосать. Как баушка умерла, на мне брат с сестрой остались. Намыкались. Голода боюсь до сих пор.