На площади, возле неработающего
фонтана раскинулся небольшой блошиный рынок. Женщина в пёстрой
безрукавке продаёт шарфы ручной вязки и забавных кукол из остатков
пряжи. При нас она заканчивает работу над ещё одной. Рядом продают
старые циферблаты от наручных часов и чудный чайный сервиз.
Винтажная одежда и старинные открытки соседствуют с журнальным
столиком на изогнутых ножках и креслом в стиле Людовика XV.
Поотдаль пластмассовый крокодил ярко-оранжевого цвета смотрит на
проходящих мимо одним глазом. Второй облез. Рука сама тянется к
фарфоровой кукле с перевязанными бледно-голубой лентой светлыми
локонами. Кейн-Ши зависает перед внушительным коробом с виниловыми
пластинками.
На большом салатном листе красуется
горка обжаренных во фритюре кальмаровых колец. Рядом такая же
аппетитная горка картофеля с зарумяненной золотистой шкуркой.
Тонкие, почти прозрачные кольца бледно-розового лука. Последний
штрих — почти четвертинка лимона жёлтым пятном завершающая
натюрморт. Блюдо скорее итальянской, чем французской кухни, но нам,
проголодавшимся за несколько часов прогулки это безразлично.
День напоминает мозаику. В которую
укладываются и сумрак «кошачьей» улицы, и солнечные блики на Сене,
и немыслимой расцветки шарф, приобретённый Кейн-Ши на блошином
рынке, и мой плюшевый мишка родом оттуда же, и эти изумительные
«нефранцузские» кальмары с хрустящей корочкой. Мозаика. И наши разговоры тоже напоминают
мозаику.
— Ты
когда-нибудь ела пулькоги?
—
Нет.
— А
самгепсаль?
— Я даже
слова такого не слышала.
— В Корее
ты бы их попробовала.
— Приезжай
в Россию. Познакомишься с борщом и пельменями. И блинчиками с
творогом и мясом.
Нужные
слова подбираются медленнее, чем хотелось бы. Иногда, забывшись, мы
вставляем я русские, а он корейские. Получается забавно. К середине
дня я уже знаю по-корейски «здравствуй», «спасибо» и «почему».
Кейн-Ши на пять минут оставляет меня созерцать очередной прилавок,
а когда возвращается, то выглядит довольным, как кот наевшийся
сметаны. От него слабо тянет табаком и мятой.
— Среди
моих поклонниц много нун и аджумм (тетушек), поэтому я редко слышу
обращение «оппа». Меньше, чем хотелось бы, — он смотрит на меня с
хитринкой. — Нууна-а, ну почему ты тоже старше меня?
На
набережной, он неожиданно привлекает меня к себе и делает селфи. Но
когда я пытаюсь тоже сделать фото, выхватывает мобильный у меня из
рук.