Тишина. Ннака стоял передо мной, сидящим за столом, и буравил
взглядом.
– Володыко, – тяжело начал он. – Ты не можешь простить мне
Мангазею?
– Что? Нет! Конечно, там твои воины подвели. Но я понимаю, что
все люди разные. И каждый хорош на своем месте. Глупо винить кецаля
в том, что он плохо плавает. Ты мудрый казначей, просто не надо
было рваться на войну, – я сыпал словами, не останавливаясь, и
внутренне бесился от того, что оправдываюсь перед наглецом,
которого самого впору обвинять.
Но Ннака, казалось, услышал только первое «нет», а всё прочее
пропустил мимо ушей.
– Тогда почему-тко?! – оцколи кинулся прямо к столу, нависая
надо мной. – Чего ты також со мной?
Казначей был дико взволнован, это легко понять по горскому
говору, который начал прорывать в его четланской речи.
– Как? – я откинулся на спинку стула, не понимая, что
происходит.
– Почему-тко приниживаешь? Позоруешь перед всеми!
– Да ты чего?! Напился?
– Я бывча с тобой в самое тяжко время! – Ннака уже не мог
остановиться, его несло. – Я да Хвост. Никочь более! Мы-тко
возвысили тебея! Мы-тко твоея опора! И что я получил? Торгаш?
Всегда торгаш!
– Ты – важнейший человек в державе! – возмутился я. – Тебе что,
не по нраву быть казначеем?
– Торгаш! – обвиняюще крикнул горец. – Простоть главный торгаш…
Я-тко понимаю, когда твоей Рукой стал Кочи – уважатный вождь. А
потомочь второй Рукой стал Ицкагани. Вражина! А стал твоей Рукой.
Не Хвост, не я. Но я-тко стерпел. Кочи помер, и снова почетное
титло досталось кому-то, но не глупому Мясу! Торгашу Мясу, который
нешто боле не пригоден! А топерь! Топерь третьей Рукой стал простой
золотой! Вообще никто! Он-тко почета поболе достоин, нетож како
я!
Вот это да… Я смотрел на бушующего Ннаку и удивлялся, как
по-разному люди смотрят на мир. Для меня-то все должности были
функциями, и я подыскивал на них подходящих исполнителей. А для
моего казначея это было признанием заслуг, почетом. И, получается,
я его этого почета лишаю. Раз за разом. Невольно вспомнилось, как
мне на мозги капали, чтобы я назначил Мясо Рукой в Крыло. Ведь он
сам это и организовал! Гляди, как почета хочется парню!
– Мало тебе, значит? – я резко встал из-за стола, кровь прилила
к моему лицу. – Значит, двадцатника простого я возвысил – это
плохо. А вспомни-ка, кем ты был? Пленник, безрод – и как я тебя
возвысил!